– Кого? – крепко зажмурилась Маркета.

– Пивовара.

– Но он ведь женат и намного меня старше! – возразила девушка.

– Денег у него столько, что и девать некуда, и на тебя он давно заглядывается. Я сама видела, как набух его член, когда ты вошла в баню с ведром воды. Нет, он – как раз то, что надо. Поверь мне, он обеспечит нас всех, да еще и даст хорошую цену на пиво и эль.

К глазам подкатились горючие слезы, и Маркета сердито смахнула их. Для Люси Пихлеровой она была всего лишь средством добиться хорошей цены на пиво. Тем не менее к шлюхам с улицы Девственниц мать относилась с презрением, считая себя с дочерью «госпожами».

– Пообещай мне хотя бы, что никогда не расскажешь об этой сделке отцу, – с горечью сказала Маркета.

Люси фыркнула.

– Если он о чем-то и спросит, то только о том, как получилось, что мы можем позволить себе мясо на столе. К тому же твой отец знает, что рано или поздно это случится – ведь ты банщица, доченька.

– Придумай предлог, или я никогда не соглашусь, – потребовала девушка.

Мать кивнула и задумчиво пожевала губу. Так же она делала, когда торговалась на рынке – за кочан капусты или кусок мяса.

– Ладно, – прошептала Маркета. – Ради близняшек…

Люси широко улыбнулась и сжала ее в своих удушающих объятиях.

– Тебе нечего стесняться, доченька. Господь определил нам самим заботиться о себе. Ты принесешь немного счастья старику – и хорошее мясо и пиво на наш стол.

Она накинула на голову платок – на улице было холодно.

– Прямо сейчас к нему и схожу. Он наверняка в таверне. Я с ним на хорошие условия сторгуюсь, вот увидишь.

Маркета поежилась – мать собиралась торговаться и продать ее, как жирную свинью на рынке.

– А к Рождеству, смотришь, и близняшки поправятся… Благодаря тебе, доченька, – добавила Люси.

* * *

В баню пивовар пришел в пятницу вечером. Маркета убежала на берег реки, протекавшей напротив возвышавшейся над баней крепостной стены. Там она затаилась в камышах и долго плакала, приглушая рыдания влажным подолом рубахи.

Люси вышла из бани в мокрой тунике, сквозь которую проступала бело-розовая плоть. В холодном воздухе от разгоряченного тела поднимался пар.

– И что это ты тут делаешь? – спросила она, глядя на продрогшую дочь. – Пан пивовар уже пришел и спрашивает тебя.

Не дожидаясь ответа, банщица подняла дочку и, держа ее за руку, решительно повела к бане.

– Обидеть тебя я не позволю. Обещаю. Ты только доставь ему удовольствие, а больше ничего и не надо.

– Не могу, мама! Пожалуйста, помоги мне! – взмолилась девушка. – Отправь его домой.

Люси сурово посмотрела на нее. Если пан пивовар останется недоволен, ни мяса, ни эля на столе не будет. Сама она, пусть в волосах у нее и блестела седина, все еще позволяла проказливым рукам пошарить по ее телу – тут пощупать, там помять, – но при этом ясно давала понять особенно назойливым, что наставлять рога мужу никогда не станет. Старики платили за небольшое удовольствие, а раз так, то почему бы и не доставить им такую радость – от нее ведь не убудет?

Но ее увядающее тело уже не приносило тех денег, в которых нуждались подрастающие дочери-близняшки. Слабенькие, чахлые, они могли не пережить суровую зиму или лихорадку.

Но понимала Люси и страхи старшей дочери. Для той это было впервые.

– Потом будет легче, – прошептала она Маркете. – Вот увидишь.

– Нет, мама! – И юная банщица снова разрыдалась.

– Шшш… Ну хватит. Хватит! Перестань.

Но девушка только всхлипнула еще громче.

– Тише, тише… Не хватало только, чтобы тебя услышали. Может, мы еще устроим так, что все обойдется малым…

Оставив дочь в слезах на улице, Люси вернулась в баню.

Близняшки тем временем уже помогали богатому клиенту разоблачиться.

– Пан пивовар, нам нужно обсудить одно дело. У меня есть для вас предложение, – заговорила их мать.

Она наклонилась к уху старика и принялась что-то нашептывать. Пивовар поначалу нахмурился и упрямо покачал головой. Но Люси не отступила и продолжала шептать – с еще большей настойчивостью и решительностью:

– Дайте моей девочке немного времени. Пусть она привыкнет к вам. Подумайте, какое удовольствие вы получите, когда она отдастся вам добровольно!

В конце концов пивовар согласно кивнул, и Пихлерова-старшая отправилась за Маркетой. Ну вот, теперь еще и дочку уговаривать, вздохнула она. Но ведь Маркета – добрая девочка и не позволит, чтобы ее сестрички голодали в такое трудное время.

– А вот и наша скромница, наша пугливая лань, – объявила Люси сладким, как медовое вино, голосом. – Девочки, принесите нашему гостю кувшин эля. И пусть ему прислужит Маркета.

Старшая дочь вошла в баню уже с сухими глазами. В этот раз она так и не смогла отказать матери, тем более что Люси договорилась с покровителем об особых условиях.

В первую очередь девушка помогла пивовару снять лайковые сапоги. Мягкие, они напомнили ей о живых козлятах, и она бережно погладила их пальчиками, словно котят. За последние два года у нее была только одна пара обуви, но и ту она надевала лишь зимой – сшитые из холста и полосок свиной кожи, сапоги защищали ее от холода и снега. А о таких сапожках, как те, что носил пан пивовар, Маркета могла только мечтать. Мать говорила, что его карманы обшиты золотом, потому что город пил его пиво бочками. Свой продукт он продавал даже в Ческе-Будеёвице, пивной столице Богемии. Если все пойдет хорошо, то скоро на его деньги они будут покупать жир, мясо и пиво для ее худышек-сестер. Ее долг – помочь семье.

Она родилась банщицей.

– Ну же, Маркета, помоги мне с остальной одеждой, – сказал пивовар, широко раскидывая руки.

Одна из сестер поднесла гостю кружку с элем. За ней появилась мать.

– Что? – воскликнула, подбоченившись, Люси. – Вы еще не разделись? Вода уж остывает… Дана, принеси камни из очага да положи в бочку. Маркета, помоги пану пивовару снять одежду.

Старшая дочь стащила со старика холщовую рубаху. Его бурые, как пиво, которое он варил, подмышки пахнули кисловатым душком закваски и прелого хмеля.

Развязывая шнурки на портках, девушка нечаянно коснулась рукой пениса, и тот мгновенно вытянулся, как распрямившийся прут, розовый, словно подбрюшье белого поросенка.

– Пан пивовар, вы смущаете молоденьких козочек! – укоризненно заметила Люси.

Старик расхохотался, довольный, и его член запрыгал. А потом пивовар приложился к кружке.

Маркету тошнило, и у нее кружилась голова. По особому случаю мать угостила ее на обед свиной ножкой, и теперь вкус свинины напомнил о себе, подступив к горлу вместе с горьким вкусом пива.