Пока Агата не ответила гадость, а только распахнула губы для этого, я погружаюсь в ее рот языком, и когда она слабо сопротивляется, похлопывая меня руками по груди, свободной рукой сгребаю все со стола. Бумаги, карандаши, мелочи с грохотом летят на пол. Отрываюсь, когда в порыве страсти, смешанной со злостью, девушка прикусывает мне губу и дрожит в руках, сопротивляясь больше из гордости, а не желания отступить. Она будто шарнирная куколка, которую можно усадить, как пожелаешь, как пластилинчик, что разминается в руках проще-простого. Податливая. Мягкая. Гибкая. С ней можно делать, что угодно: распалять, нагибать, растягивать – будет собачкой бегать у ног и просить еще.

Она уже мне скучна, потому что предсказуема, но я ей засажу, вопреки своим же бзикам. И не раз. Просто ради принципа. И из-за голода, конечно.

– Ты будешь отрабатывать, пока я не наиграюсь, – буквально вливаю слова  в ее покрасневшие от поцелуев губы и уклоняюсь от рывка головой. Укусить хотела, дикое животное, вот же!

– Урод, – Агата пихает меня кулаком в грудь так сильно и неожиданно, что я едва не теряю равновесие. Она успевает высвободить руки и шлепнуть меня по лицу. Смазано, но одно то, что посмела на меня руку поднять – обожгло ненавистью. Меня не бил даже отец за шальные выходки, а девка на это не имеет права.

– Тише, бешеная, – завожу ее руки назад, собираю в ладонь, удивившись, какие у нее маленькие пальцы и узкие ладони. Заставив Агату прогнуться в спине и выставить вперед аппетитные упругие груди, встаю к ней вплотную и своим весом почти укладываю на спину. Темные соски впечатываются в ткань и призывно сжимаются, топорщатся, как вишенки.

Приближаюсь к ним, неотрывно глядя в полыхающие огнем глаза. Девушка задерживает дыхание и выдыхает со стоном, когда я прохожусь губами поверх блузы и кусаю вершинку. Покрутив немного, накрываю ртом, захватываю целиком. Агата свистит сквозь зубы убойный мат, а меня скручивает еще большим желанием.

Мне нравилась ее реакция. Острая. Настоящая. Не притворная, как у некоторых однодневок, которые притворялись, что не знали, кто я такой. Знали прекрасно. Даже подсчитывали состояние, которое получат, если вдруг снизойду напялить на их пальчик обручальное кольцо. А я мог лишь напяливать их на себя и то не всех. Меня все знали, бегали, ловили, подстраивали встречи. Наивные курицы. Это сейчас вдруг забыли, словно всем разом почистили память.

Но я заставлю их вспомнить. Собаки! Лишили меня нормальной жизни, сна, еды, комфорта. Пух, говорите? Будет вам не Пух, а Трах-Бух! Всех накажу за эту игру.

Память о проведенных сутках в камере вливает в кровь свирепый токсин. Покатав между зубами восставший сосок, все еще крепко держа мышку за руки, сильнее прикусываю, до боли, выжидаю, что запищит, завертится ужом, но она лишь сильнее вспыхивает и глубже дышит, будто вот-вот расколется на оргазм. Зараза такая! Тащусь от нее.

Я зло кусаю упругую грудь и сильнее надавливаю, укладывая девушку спиной на стол. Она что-то шепчет, мнет губы между собой, раскрывает их, снова закрывает, захватывая воздух, закатывает глаза от удовольствия и жажды. Буквально вижу, как борется с желанием шваркнуть меня ногами или расставить их. Я вижу это в карамельно-желтых глазах, читаю в расширенных, как черные озера, зрачках. Приподнимаю выше и, стянув пальцами ее густые волосы, впиваюсь в раскрытый рот, сминаю горячий и влажный язык, верчу им так быстро, пока у самого искры едва не вылетают из штанов.

Она больше не дергается, лишь  слабо сучит ногами в воздухе в поисках опоры, а потом вдруг обнимает мои ягодицы, расставив бесстыдно бедра. Юбка так и остается гармошкой на животе.

По паху проходит волна тугой боли. Я отрываюсь ото рта мышки и, отстранившись, разрываю ее трусики. Кружево с тихим треском покоряется моим рукам и обвисает с одной стороны порочного треугольника светлой лентой.

– Не позволю, – хрипит безвольно Агата, но не может подняться. Отпускает меня, убирает ноги и снова оказывается в воздухе, будто букашка в паутине, скованная моими руками за спиной и с порочно раскрытыми лепестками.

– Правда? – я отпускаю ее, поднимаю одну руку вверх, показывая, что освободил, второй расстегиваю ширинку, дергаю в сторону ненавистные семейки и высвобождаю себя, поглаживаю по длине и сжимаю в кулаке головку, что готова взорваться от малейшего погружения.

Подхожу ближе к девушке. Она неотрывно смотрит прямо мне между ног, юркий язычок обводит припухшие губы, оставляя мокрый порочный след. Я трусь напряженным членом о влажные складочки и ехидно улыбаюсь.

– Ну прогони меня. А-га-тушка. Попроси уйти или войти. Поглубже, – слегка толкаюсь в нее и тут же отступаю. Дразню, мучаю. – Могу свалить, если хочешь, – снова касаюсь, мягко и плавно вхожу совсем чуть-чуть. Тугая какая, м-м-м...

– Ублюдок, – выплевывает она и отворачивается. Закусив нижнюю губу, прикрывает глаза. Щеки ее разрумянились, темно-русые с медным отливом волосы расплылись по столешнице, грудь порочно уперлась в светлую ткань крупными ягодками сосков и притягивает взгляд.

Рву планки блузы в сторону, отрывая пуговицы и обнажая молочные полукружия. Агата сдавливает пальцами столешницу и приоткрывается, сама сгибает ноги в коленях и безмолвно тянет к себе.

Светлая кожа в зоне декольте покрывается блеском пота, дыхание девушки учащается, а припухшие складочки призывно приподнимаются, разрешая мне ворваться глубже.

Но я не спешу.

– Телочка ты текучая, вот кто, – касаюсь ее головкой, глажу вдоль, размазывая влагу между пальцами, сжимаю другой ладонью упругую попку, а девушка трясется и выгибается-подается навстречу. – Да-а-а, детка, все хотят меня, ты не исключение. Но трах не спасет, я тебя все равно растопчу, – и буквально врезаюсь в нее на полном ходу. Резко, до упора, до сжатого в груди воздуха и натянутой пружины в бедрах. Безжалостно.

Агата тихо пискнув, вытягивается на столе, распахивает глаза, проливает безумное пламя, способное испепелить меня. Думал закричит, начнет сопротивляться, биться в агонии, но нет – забрасывает ноги мне на бедра и скрещивает их за спиной. Летит навстречу, изгибаясь, как мартовская кошка.

Это не секс. Это настоящий трах без прикрас. Жесткий, короткий и безудержный.

Это рок. Тяжелый. Хард-кор.

На высоких нотах, на острых пиках, на глубоких толчках и порочных шлепках. Невероятно, но меня никогда раньше так не крутило от тесной норки. Я вталкиваюсь, как зверь, вламываюсь в ее жаркую бухту, буравлю собой и мну ягодицы до синяков. Смотрю в полыхающие глаза и своим взглядом обещаю  ей месть и страдания. И она соглашается с этим. Зло поджимает губы и принимает меня. Глубоко, невыносимо плотно обнимая горячим лоном.

Агата вдруг вздрагивает, в глазах блестят слезы восторга, выгибает спину и кричит, царапая пальцами стол, хватаясь за пустоту, притягивая к себе сильными накачанными бедрами, углубляя мои рывки. Погружая в себя до основания.

Впервые я не могу сдержаться. Я опытный игрок на этом поле, и внеплановых выстрелов у меня не бывает, а здесь… Оргазм подбирается так быстро, что я едва не кончаю в нее. Хочу податься назад, чтобы окропить плоский живот, измазать одежду, унизить, но мышь вдруг разъяренно шипит: