Наконец гаишники приехали, он бросился на них чуть не с кулаками:

— Из-за вас, сволочи; ничего не знаю, пока не дадите позвонить.

Они: «За оскорбление милиции…»

— Да пошел ты в жопу, только взятки и умеешь брать, из-за тебя важные люди сейчас страну на рога поставят!

Гаишники заржали в голос:

— Старик, уймись, а! Документы давай.

— Ты мне не тыкай, недоумок.

Время шло. Евгений Викторович и представить себе не мог, что оно принесло Дмитрию Евгеньевичу, пока его самого мариновало на шоссе.

Зоя Федоровна, Катя, Аля, несносный Лис, Лева и приехавший с ним господин, появление которого Лева объяснил не совсем внятно, сели за стол без двадцати восемь.

— Сто раз говорил ему: носи с собой мобильник, — сокрушался Дима, — вот упрямый старик! Называется: счастливые часов не наблюдают, — счастливые-то, наоборот, из графиков не выбиваются…

— Был бы юбилей, а юбиляр приложится, — пошутила Варя, но вышло несмешно. Зоя Федоровна кашлянула, а Аля пробурчала куда-то в пространство:

— Все такие остроумные стали…

— У всех но́лито? — Катя встала и подняла бокал отобранного на сегодня из погреба Saint-Esthephe. «Дорогое вино, для старого козла ему ничего не жалко», — подумала Катя ревниво, будто кто ее когда ограничивал. Да она и к вину-то была равнодушна. — Предлагаю для начала, в ожидании юбиляра, тост за нас, за женщин! Чтоб нам всегда было хорошо.

Все выпили без особого энтузиазма. Только Варя звонко чокнулась с подругой. Взялись за вилки в полной тишине.

— Очень вкусный салат, вот этот, с крабами, — похвалила Зоя Федоровна. — И пирожок с капустой.

— Спасибо, — почти шепотом отозвалась прислуживавшая Вера Сергеевна. — На горячее у нас баранья нога с дофинским гратеном.

— С чем, с чем? — переспросила Варя, рассматривая лежавшую перед ней салфетку с фотографией диковатого старика и красной цифрой 75.

— Так называется, увидите, картошка, запеченная со сливками, — ответила Вера Сергеевна почти ей на ухо.

Дима встал, чтоб не мешкая произнести следующий тост, и вдруг господин, приведенный Левой, тоже встал и сделал жест рукой — типа, чтоб Дима сел. Дима оторопел.

— Меня зовут Иван Иванычем, и я приехал сюда, чтобы кое-что рассказать, — начал господин. — Дело в том, что Дмитрий Евгеньевич — не совсем тот человек, за которого себя выдает.

— Да как ты смеешь, урод! — вскипел Дима. — Лева, а ну-ка уведи его отсюда немедленно. Вон из моего дома! Я тебя и знать не знаю.

— Не кипятитесь, Дмитрий Евгеньевич, если хотите еще немножко пожить, вы ведь взялись за дело, подрывающее основы нашего государства и, разумеется, щедро оплачиваемое нашими врагами.

Дима онемел. Бросил взгляд на Леву, но тот неопределенно пожал плечами.

— Так вот знайте, что Дмитрий Евгеньевич ведет двойную жизнь. Причем это касается всего. У него есть вторая семья, вторая жена Дарья, двое детей…

Господин — условный, разумеется, Иванываныч — расписывал Димину личную жизнь в таких подробностях, что у Димы не осталось сомнений: его сдал Вася. Так вот почему он исчез. Дима, конечно, мог бы вырубить этого чувака, вышвырнуть вон, заткнуть ему рот, и так бы и сделал, если бы не было совершенно ясно, что порученец прибыл с приветом от «объекта». И Димино спецзадание раскрыто. А это грозило… даже не грозило, это был приговор. «Если хотите пожить…» — разве этот вариант еще оставался? Неужели и Джек, его незаменимый хакер, его сдал? Он позвонил около шести, сказал, что заболел и не приедет. Нет, невозможно, или его уже повязали. У Димы в голове вспыхивали разные варианты «что делать», хоть он и понимал, что «все погибло», пока Иванываныч произносил свою речь. Катя зашлась в истерике, схватила столовый нож, а Варя держала ее и бормотала: «Может, еще неправда, надо выяснить». — «Правда, правда, — причитала Катя, — я давно знала, чувствовала…» Речь закончилась тем, что Иванываныч достал миниатюрный видеопроектор, и на стенке появились Дима с Дарьей и детьми, которые сидели, стояли, гуляли, разговаривали, целовались…

Аля встала и стояла с открытым ртом, переводя взгляд с отца на мать, одна Зоя Федоровна невозмутимо сидела с прямой спиной в своем белом костюме, только достала сигарету из миниатюрной сумочки и закурила. Хотя в доме никто не курил. И тут раздался звонок, это прибыл наконец Евгений Викторович. Он принципиально не пользовался входом для членов семьи — подставь глаз, калитка и откроется, а упорно звонил в звонок. Все равно дома всегда кто-то был, а «дьявольщины», каковой он считал все непонятное, старик побаивался.

Никто не пошел к монитору открывать, только Лис, который не мог дотянуться до кнопки, орал в нее: «Кьокозяб, кьокозяб!» — потом вдруг заплакал, повернулся и сквозь слезы зло сказал: «Вы все кьокозябы». Аля открыла дверь и уволокла сопротивляющегося и рыдающего ребенка в спальню. Половина десятого, пора. Вера Сергеевна, ошалело стоявшая в проеме двери, посторонилась. И, спохватившись, побежала за Алей, не зная, к кому теперь обращаться: «Горячее-то нести?»

— Несите, но вряд ли кто оценит, — бросила на бегу Аля, перекрикивая Елисея.

— Уходи! Чтоб я тебя больше никогда не видела! — Стул под Катей раскачивался в такт рыданиям и внезапно развалился, Катя упала на пол и одновременно в обморок, так что осталось непонятным, предшествовала потеря чувств обрушению стула или наоборот.

— Дайте валерьянки, скорее, у вас есть аптечка? — металась вокруг подруги Варя. — Поднимите же ее кто-нибудь! Спасибо тебе, Господи, что избавил меня от семейной жизни, — и она перекрестилась, глядя в потолок. — И вам спасибо, — сказала Варя уже в полный голос Иваныванычу, заметив его взгляд, — что рассказали нам ужасную правду.

Иванываныч подошел к Дмитрию Евгеньевичу, неподвижно смотревшему в темнеющее окно: «Завтра в 11 утра вас ждут по этому адресу», — и протянул карточку. «Завтра воскресенье», — не оборачиваясь, возразил Дима. «Неважно, — ответил Иван Иваныч. — Если не придете, у вас есть ночь попрощаться с близкими, если они у вас еще остались (он мерзко улыбнулся), но мы даем вам шанс, предложение, от которого вы, Дмитрий Евгеньевич, не сможете отказаться».

— Это вы тут куражились, чтоб сделать мне предложение?! Идиоты! — вскипел Дима. — Я вот сейчас позвоню…

— Ах вон оно что, ну, звоните, звоните, — порученец нагло издевался. — Только вот оскорблений не надо, Дмитрий Евгеньевич, наш патрон, знаете ли, в ярости, вы ведь тоже собирались влезть в его… глубоко интимную, скажем так, жизнь. Вы же собирались его морально уничтожить, не так ли?

Дима пулей взбежал по лестнице в кабинет, открыл сейф, где держал миниатюрный аппарат для связи со своей «страховкой», и только хотел отправить «молнию», как обнаружил на дисплее слово «отбой». Оно даже не было зашифровано, как обычно, крокозябрами.

У Димы спина стала вдруг жесткой, холодной и чужой, будто операционный стол. Заныла нога, а при движении возникла резкая боль в бедре. Сдавило виски. Он еле выпрямился и тяжело, прихрамывая, стал спускаться вниз. Жестом подозвал Иванываныча.