— Как он выглядел?

Лицо парня растянулось в улыбке.

— Вдрызг пьяным или обкуренным, а может, и то и другое. Ржал, словно полудурок, и все время твердил одни и те же слова, будто разговаривал сам с собой.

— Какие слова?

— «Черт подери, какое блаженство!» И так без конца. Мне он показался счастливым.

Трогательно-безыскусные откровения Торихи окончательно выбили меня из колеи. Когда пытаешься восстановить последние шаги погибшего, начинаешь проникаться к нему неизбежным, хотя и нежелательным в нашей работе сочувствием. А тут еще выясняется, что Тринидад Солер подошел к последней черте под ручку с блондинкой, куда более взрывоопасной, чем все атомные станции мира, и при этом таял от удовольствия.

Мы заканчивали допрос. Парень никогда раньше не видел ни Тринидада Солера, ни блондинки, однако напоследок вспомнил, в котором часу они приехали в мотель.

— Между двенадцатью и двенадцатью с четвертью. Я точно знаю, потому что по радио началась спортивная программа.

Согласно результатам вскрытия смерть Тринидада Солера наступила около часу ночи. Его блаженство длилось недолго.

Хотя я прожил в Мадриде тридцать лет, а от него до Алькаррии[11]рукой подать, раньше мне там бывать не приходилось. Я понял, что мы недалеко от городка, только после того, как машина свернула с автострады и пошла петлять по проселочным дорогам. Пока мы ехали по центральному шоссе, у меня создавалось впечатление, будто строителям специально приплачивают за обезличивание окружающего ландшафта под предлогом безопасности движения. Теперь же перед нами предстала совершенно иная картина.

Стояла пасмурная, но тихая погода; из-за облаков урывками проглядывало солнце, окрашивая небо в ослепительно-стальной цвет. Кругом бушевала весна. Поля зерновых являли изумрудную зелень всходов, то тут, то там вздыбливались гребни холмов и пригорков, утыканные дикими деревьями и кустарниками, и было отрадно видеть островки первозданной растительности, которым удалось уцелеть перед наступлением цивилизации. Одно из преимуществ службы в Гражданской гвардии заключается в частых поездках за город, что дает возможность ощутить живое дыхание природы. Меня, сугубо городского жителя, не имеющего представления, с какой стороны взяться за мотыгу, приводят в восторг сельские пейзажи.

Теперь машину вел я. Чаморро откинулась на спинку переднего сиденья и глядела в окно, погрузившись в свои мысли. Наконец она решила поделиться ими со мной:

— Если верить показаниям администратора, то на Тринидада Солера в один вечер свалилось столько приятных искушений, что он умер от переизбытка эмоций, — просто не выдержал.

— Ты так думаешь? — рассеянно спросил я, поглощенный дорогой.

— Инженеру выпала сумасшедшая ночь, — усмехнулась моя помощница. — Только представь: отбросить повседневные заботы и забыться в объятиях белокурой секс-бомбы, осуществить мечту всей жизни и сойти с поезда, увозившего прочь толстую жену и несносных маленьких варваров под названием «дети».

— С чего ты взяла, будто она толстая?

— Может, и не толстая, зато вряд ли дотягивает до метра восьмидесяти — ставлю свою месячную зарплату.

— Разве это главное?

— В главном она тоже едва ли дотягивает до идеала. Наш любитель острых ощущений сделал ей двоих детей, а они, согласно законам всемирного тяготения, кого угодно опустят с небес на землю.

Я прищелкнул языком. Чаморро опять оседлала своего любимого конька, и нужно было срочно ее чем-нибудь отвлечь.

— Виргиния, почему ты считаешь мужчин австралопитеками с семенными железами вместо мозговых извилин? Поостерегись, — подобное предубеждение идет во вред профессиональным качествам следователя.

Чаморро легко краснела, особенно когда ее называли по имени. Уловка, конечно, недостойная, я бы даже сказал, коварная, однако я редко пускал ее в ход по соображениям экономии: мне надлежало крайне бережно расходовать скудный запас тех преимуществ перед моей напарницей, которые все еще сохранились в моем загашнике.

— Я вовсе так не считаю, — слабо сопротивлялась она.

— И потом, советую тебе хорошенько поразмыслить над вопросом, из каких денег нам платят зарплату и нет ли в ней посмертного вклада несчастного Тринидада Солера, с кровью отрывавшего от себя кругленькую сумму, чтобы исправно платить налоги. Хулить человека, дающего тебе хлеб насущный, — последнее дело. Погибший имеет право на элементарное уважение, и в память о нем мы обязаны выяснить, почему и от чьей руки он принял позорную смерть.

Я условился с Марченой заехать к нему перед визитом на атомную станцию. Поэтому сначала мы направились в Алькаррию, где находилось самое крупное в районе территориальное подразделение Гражданской гвардии. Строго говоря, речь шла не о городе, а о заурядном населенном пункте, сильно разросшемся за последнее время. В центре его высилась огромная церковь — непременный атрибут множества испанских деревень, как больших, так и до смешного малых, — и романтические развалины средневекового замка, органично вписавшиеся в не лишенный приятности пейзаж: зеленую долину, речку и непролазную чащобу по обоим берегам.

Немного поплутав, мы выбрались к штаб-квартире — приличного вида зданию в новой части города рядом с шикарными виллами. Пока мы парковались, Марчена вышел на улицу поздороваться.

— Добро пожаловать в нашу цитадель, — сказал он. — Прошу прощения, что не выстроил в вашу честь почетного караула. Ба, неужто к нам пожаловала сама Чаморро! Да еще в форме гвардейца.

— Форма гвардейца положена мне по уставу, господин сержант, — ответила моя помощница, кисло улыбнувшись.

— Тебе идет, — добавил Марчена. — Правда, маленько старит, извини, но факты — упрямая вещь.

— Не переживайте, господин сержант. Мне на кастинг не идти.

— Куда-куда не идти?

— Оставь ее в покое, Марчена, — вмешался я. — У нас новости.

Мы вошли в здание и передали ему содержание утренней беседы с шефом и сведения, полученные от администратора мотеля. Марчена внимательно слушал, выводя что-то шариковой ручкой в лежащем на столе блокноте. Когда я закончил, он помолчал, потом, сделавшись серьезным, проговорил:

— Три месяца назад неподалеку от шоссе нам случилось разнести один занюханный притон, в котором работали русские, чешские и польские проститутки. Естественно, все без документов и все вывезены с родины обманом. Ты знаешь, как это делается. Так вот, никто из них и близко не подобрался к метру восьмидесяти. Несмотря на смазливые мордашки, вид у них был довольно потасканный и не вызывал никаких чувств, кроме брезгливости. Из комендатуры поступил приказ покончить со злачными местами на вверенном мне участке. Конечно, нельзя ручаться, что у меня не осталось ни единой шлюхи, однако иммигранток ты здесь не найдешь, будь спокоен. Только национальный продукт: «Сделано в Испании».