— Как же так?! — продолжала женщина. — Неужели вы не видите?!

— Да-амочка, — устало протянул Бондаренков, — круто развернувшись на табурете, — вы, может, скажете, что она застрелилась?

— Нет, представьте себе, я этого не скажу! — пылко ответила Яна.

— Вот и прекрасно, — спокойно ответил Бондаренков, приступив к записям.

— Я другое скажу, — настойчиво произнесла Милославская и встала вплотную к старлею, начав излагать ему свои доводы, с которыми она совсем недавно знакомила Федотовых, и историю взятого Джеммой следа.

Тот сначала пытался оставаться хладнокровным и даже не повернул головы. Потом отложил ручку и взглядом стал следить за указующими жестами Милославской. Затем на мгновенье задумался и снова приступил к своему занятию, а когда Яна взволнованно воскликнула: «Ну неужели это не очевидно?», он с прежним спокойствием сказал:

— Не говорите ерунды. Давайте проводим покойную в последний путь без осложнений… Нас ждет еще масса дел. Судмедэксперт предоставит вам свою резолюцию, которая, уверен, не будет противоречить моим словам.

— Ну, хорошо-о, — разгоряченно протянула Милославская, — только вы в протоколе не забудьте отразить все те факты, которые я назвала. Может, начальство ваше заинтересуется…

— Не заинтересуется! — вдруг осек ее Бондаренков. — Им, думаете, в наше горячее время интересоваться больше нечем? Молодежь гибнет… — старлей махнул рукой и опять взялся за протокол.

Вскоре бумага была готова. Федотовы, Ермаков и Милославская подписали ее, так как там излагались только голые факты и никаких доводов, потом с них взяли письменное объяснение по поводу того, как они тут оказались и что увидели, что предприняли, и несчастную Евдокию Федоровну погрузили на носилки, уложили в милицейский «уазик» и повезли в так называемый последний путь по багаевским кочкам и ухабам.

Все время разговора с Бондаренковым Федотовы хранили молчание. Марина — от изумления, Саша — боясь не сдержаться и затеять крупный скандал. Как только сотрудники покинули дом, он накинулся на Витьку:

— Так, Витек. Бери листок и ручку, садись, пиши заявление.

— Что? — не понял Ермаков.

— Пиши заявление! — прикрикнул Федотов. — Мать твою уходил кто-то! Расследование тут требуется! А им побыстрее лишь бы прикрыть все!

— Нет, нет, — Витька затряс головой, — не верю, не верю я этому! Это она сама, сама… — Ермаков зажмурился. — Пусть все скорей закончится. Не хочу осквернять память матери!

Саша приблизился к Витьке, крепко стиснул его плечи руками, потом с силой встряхнул его, процедив:

— Витя, это мать твоя!

Ермаков не открывал глаз и отрицательно тряс головой.

— Пусть покоится с миром, пусть покоится, — бормотал он.

Федотов отнял свои руки и бессильно проговорил:

— Гиблое дело! Его не убедишь.

— Вить, ну что ты, а? Ведь собака след взяла, — поддержала мужа Марина.

— Неизвестно еще чей. Может, из своих кто заходил к ней, — безнадежно ответил тот.

— Витя! — умоляюще протянула Марина.

Тот упорно молчал.

— Брось, — сказал ей Саша, — его не переубедишь, знаешь же, какой у него характер. — Ну что, — устало обратился он к Ермакову, — беги родственников оповещай, готовьтесь к похоронам, поминкам…

Федотов достал из верхнего кармана рубашки портмоне, вытащил из него несколько крупных купюр и протянул Витьке:

— На, возьми.

— Не, не, не надо, — стал отказываться тот.

— Возьми, я сказал, — настоял Федотов, и Ермаков молча принял деньги, опустив глаза.

— Помощь нужна? — спросила Марина. — Машина?

— Не, я в «Ритуал» обращусь, они помогут. В Михайловке недавно открыли.

— Да, так удобнее, — поддержал его Саша.

— А с поминками бабы сами сообразят, — добавил Витька. — Вы на даче пока?

— Да, до конца месяца, — ответила Марина.

— Хоронить-то приедете? — Ермаков беспомощно посмотрел на Федотовых.

Они одновременно кивнули.

— Сообщу тогда, — тихо сказал Витька.

Он сел на материну кровать и стал бережно поглаживать ее руками.

— Ладно, идемте, — сказал Федотов Яне и своей жене, — ему одному надо побыть.

Марина подошла к Витьке, тихонько дотронулась до его плеча, простившись таким образом, и зашагала к выходу. Яна и Саша последовали за ней.

* * *

— Вот что, Яна Борисовна, — серьезно сказал Федотов, помогая Милославской прикурить, — раз все так складывается, берись-ка ты за это дело. Витька успокоился, но я успокоиться не могу. Евдокия Федоровна мне хоть и дальняя родственница, но практически единственная. Дань памяти обязывает добраться до истины.

Приятели сидели на террасе вокруг стола и пили кофе.

— Да, Яночка, пожалуйста, — Марина накрыла ладонями смуглую загорелую кисть руки Милославской и умоляюще посмотрела на подругу. — Нельзя же все так оставить, — тихо добавила она. — А кроме нас и дерзнуть некому… Нельзя ведь позабыть и все…

— Нельзя, — задумчиво проговорила Яна, а про себя подумала, что не в ее духе заниматься такими делами: пожилая уже женщина, и вряд ли в деле было что-то особо таинственное; милиция тоже могла с делом справиться, если ее заставить. Тем не менее ей сложно было отказать друзьям в такой нелегкий для них момент.

— Ну так ты согласна? — несмело спросила Федотова, а Саша с надеждой глянул на Милославскую.

— Согласна, — Яна вздохнула.

— И не важно, сколько нам это будет стоить, — серьезно предупредил Федотов.

— Давай не будем сейчас об этом. Позже, — Яна поморщилась.

— На тебя, на твой дар одна надежда, — прошептала Марина.

Необъяснимый, неизвестно откуда взявшийся и почему доставшийся именно ей дар Милославской для многих был последней надеждой. Люди шли к ней, просили о помощи.

Яна невольно вспомнила катастрофу, в которой она потеряла своих близких. Вспомнила, как мучилась, страдала и как однажды обнаружила в себе загадочные, таинственные способности. Они ей и помогли тогда выжить, став единственным смыслом ее жизни. Теперь она должна была заботиться не о своих родных, а о людях, которые обращались к ней.

Делала это Милославская посредством гадания, гадания на картах, но очень далекого от тех банальных способов, к которым прибегали многие и которым нехитро научиться любому.

Яна легко и быстро помогала найти пропавшего человека, определить убийцу и разыскать его, в общем, основной ее деятельностью являлось раскрытие преступлений и тайн, взять верх над которыми оказывались не в силах или просто не желали другие органы.