Мы обыскали каждую из них – каждую комнату, каждый шкаф, каждый закуток. Я осматривал одни и те же места снова и снова, почему-то ожидая, что она вдруг обнаружится там, несмотря на все предыдущие поиски.

Микки было семь лет, у нее были светлые волосы, голубые глаза и беззубая улыбка. В тот последний день многие видели ее одетой в купальник и красные полотняные туфли; ее волосы украшала белая лента Алисы[13], а в руках она держала полосатое пляжное полотенце.

Полицейские машины перекрыли улицу, соседи организовали поисковые группы. Кто-то быстро соорудил столик с кувшинами холодной воды и бутылочками с сердечными средствами. В девять часов утра температура поднялась до тридцати градусов, в воздухе стоял запах раскаленного асфальта и выхлопных газов.

Толстый парень в мешковатых зеленых шортах фотографировал. Сначала я не узнал его, хотя сразу понял, что где-то его встречал. Где?

Потом я вспомнил, как вспоминаю всегда. «Коттслоу-парк» – англиканская школа-пансионат в Уоррингтоне[14]. Этого злосчастного, неудачливого персонажа звали Говард Уэйвелл, и он учился на три класса младше меня. Моя память одержала очередную победу.

Я знал, что Микки не выходила из здания. У меня был свидетель. Ее звали Сара Джордан, и ей было всего девять лет, но она «знала то, что знала». Сидя на верхней ступеньке, она потягивала лимонад из банки и убирала с глаз тонкие русые волосы. Спутанные прядки прилипли к ее ушам, как кусочки серебряной фольги.

На Саре были сине-желтый купальник, белые шорты, коричневые сандалии и бейсболка. У нее были бледные ноги, покрытые расцарапанными следами комариных укусов. Слишком маленькая, чтобы думать о своем теле, она то сводила, то раздвигала коленки, прижимаясь щекой к холодным перилам.

– Меня зовут инспектор Руиз, – сказал я, присаживаясь рядом с ней. – Расскажи мне еще раз, что случилось.

Она вздохнула и вытянула ноги.

– Я уже говорила, я нажала на кнопку.

– Какую кнопку?

– Одиннадцатой квартиры, где живет Микки.

– Покажи мне, на какую кнопку ты нажала.

Она снова вздохнула и пошла через фойе к большой парадной двери, возле которой снаружи был прикреплен домофон. Там Сара указала на верхнюю кнопку.

– Вот на эту! Я знаю, как пишется цифра «одиннадцать».

Мой главный свидетель с облупившимся розовым лаком на ногтях…

– Конечно знаешь. А что было потом?

– Мама Микки сказала, что та сейчас спустится.

– Что она точно сказала? Слово в слово.

Девочка нахмурила брови, сосредоточиваясь.

– Не так. Сперва она сказала «здравствуй», и я сказала «здравствуйте». Потом я спросила, можно ли Микки спуститься поиграть. Мы собирались позагорать в саду и поиграть со шлангом. Мистер Мерфи разрешает нам включать разбрызгиватель. Он говорит, что так мы помогаем ему поливать лужайку.

– А кто такой мистер Мерфи?

– Микки говорит, что он владелец здания, но я думаю, что он только комендант.

– И Микки не спустилась.

– Нет.

– Сколько ты ждала?

– Лет сто. – Она обмахивает лицо руками. – Можно мне мороженое?

– Через минуту. А пока ты ждала, мимо тебя кто-нибудь проходил?

– Нет.

– И ты не сходила с крыльца? Например, чтобы купить попить.

Она покачала головой.

– Или поговорить с другом? Или погладить собаку?

– Нет.

– А что было потом?

– Мама Микки вышла выносить мусор. И спросила: «Что ты тут делаешь? Где Микки?» А я сказала: «Я ее жду». Тогда она сказала, что Микки спустилась очень давно. Но она не спускалась, потому что я была здесь все время…

– И что ты тогда сделала?

– Мама Микки велела мне подождать. Она сказала, чтобы я не двигалась, вот я и села на ступеньки.

– Мимо тебя кто-нибудь проходил?

– Только соседи, помогавшие искать Микки.

– Ты знаешь, как их зовут?

– Некоторых. – Она перечислила их, загибая пальцы. – Это тайна?

– Думаю, можно и так сказать.

– А куда пошла Микки?

– Не знаю, милая, но мы ее найдем.

Меня приехал навестить профессор Джозеф О'Лафлин. Я вижу, как он идет по больничной парковке, странно раскачиваясь, словно на его левую ногу наложена шина. Его губы шевелятся: улыбаются, приветствуют людей, произносят шутки о том, какой коктейль он предпочитает: «взболтать, но не смешивать»[15]. Только этот человек может сделать болезнь Паркинсона поводом для шуток.

Джо клинический психолог и обладает типичной для своей профессии внешностью: высокий, худой, с копной темных волос – ни дать ни взять рассеянный академик, сбежавший с лекции.

Мы познакомились несколько лет назад в ходе расследования убийства. Я тогда долго подозревал О'Лафлина, но оказалось, что виновен был один из его пациентов[16]. Не думаю, что профессор упоминает об этой истории в своих лекциях.

Тихонько постучав в дверь, Джо открывает ее и неловко улыбается. У него приветливое лицо и влажные карие глаза, словно у детеныша тюленя, пока того не стукнули прикладом по голове.

– Я слышал, у вас проблемы с памятью.

– Да кто вы такой, черт возьми?

– Очень хорошо. Приятно видеть, что вы не утратили чувство юмора.

Он долго оглядывается, решая, куда поставить портфель. Потом берет блокнот, придвигает стул и садится, упираясь коленями в кровать. Наконец устроившись, он смотрит на меня и молчит, словно я сам попросил его прийти.

Вот что я ненавижу в психологах. Они играют в молчанку и заставляют тебя усомниться в том, что ты нормален. Я не обещал, что буду что-то рассказывать. Я помню свое имя. Помню, где живу. Помню, куда положил ключи и где оставил машину. Я в полном порядке.