Когда, посмотрев в зеркало в золотой раме, висевшее в коридоре, я увидела не только свои черные волосы и темные глаза, но и золотой блеск, то подумала, что, может быть, я воробей, превратившийся в лебедя.

Когда женщины из Общества милосердия и богоугодных дел приходили к маме пить чай, то всегда хвалили ее – и недаром. У нее был красивый дом, окрашенный в розовый, один из самых высоких оштукатуренных домов в городе; высокие стены окружали дворики и сады. Многие предметы мебели были заказаны во Франции отцом – он обожал красивые вещи. Гостей всегда угощали изысканными блюдами, приготовленными по новейшим французским рецептам: запеченной в тесте птицей, щавелевым супом. Адель подавала дамам чай с имбирем, способствующий пищеварению, булочки с повидлом и ломтики манго и при этом знала, что ей полагается держать рот на замке. Беседу обычно направляла в нужное русло мадам Галеви – как правило, это касалось плохого поведения чьих-нибудь детей или мужей, волочившихся за чужими женами. Подобные слабости и проступки сразу выплывали наружу и сурово осуждались.

Дамы нашей конгрегации могли показаться хрупкими и слишком утонченными, но для жизни на острове требовалось обладать силой. Эти женщины забирались на крышу перед штормом, чтобы проверить, плотно ли закрыты все ставни, умели готовить еду на открытом огне во дворе, резали кур и диких водяных птиц и были готовы сделать все необходимое, если и в этой стране проснется нетерпимость к нашему народу. Говорили, что мадам Галеви родила первого ребенка в одиночестве, пока ее муж был в плавании, и перерезала пуповину ножом для разделки мяса. Два ее сына умерли от желтой лихорадки, но дочь, уехавшая в Америку, вроде бы здравствовала и имела много поклонников. Моей матери повезло меньше. К тому времени, когда я достигла брачного возраста, было общеизвестно, что у меня скверный характер, что я самонадеянна и слишком разборчива, так что меня уже записали в старые девы. Хотя у меня были миндалевидные глаза и пышные блестящие волосы, которые переливались особенно ярко после того, как я ополаскивала их соком опунции[11], черты лица у меня были слишком заострены, и еще более острым был язык.

Я не обращала внимания на молодых людей, проявлявших интерес ко мне, и все они в конце концов женились на других девушках. Папа безуспешно пытался несколько раз выдать меня замуж. Все говорили, что со мной жить трудно и ничего хорошего я мужу не принесу. И мне действительно было лучше одной: я любила свою отдельную комнату с окнами во двор, особенно в то время года, когда цвел жасмин, окрашивая весь сад в нежно-розовый цвет. Я видела, как живут другие молодые женщины, и замужество казалось мне трудным и рискованным предприятием. Дети часто умирали, особенно в младенчестве, из-за малярии, желтой лихорадки или оспы, матери тоже умирали при родах или чуть погодя. Даже при наличии служанок семейная жизнь была тяжким бременем, и мне мое будущее виделось иначе.

Я исповедовала собственную веру, но духовные интересы у меня были. Из книг отца я знала, что наш народ когда-то верил в предсказания пророков и предзнаменования. Оставаясь одна, я внимательно читала Книгу пророка Иезекииля и Песнь песней Соломона, полные мистических чудес. Мне бы влетело, если бы увидели, что я читаю эти тексты, потому что в них воспевались и дух, и плоть. Но из них я поняла также, что людей нашей веры привлекали всякие таинства, пока им не пришлось скрывать свою веру и думать прежде всего о выживании. Однако благоговение перед божественными чудесами в нас осталось, было частью нашей сущности. Когда приближался шторм, отец просил архангела Гавриила защитить нас от беды. Мне часто казалось, что я вижу в небе этого ангела, сотканного из золотистого света и дыхания земли. Иногда он слышал молитвы отца, иногда отворачивался от нас.

Считалось, что Адель обладает даром предвидения, и беременные женщины часто приходили к ней, чтобы узнать, кто у них родится – сын или дочь. Она держала кольцо на цепочке у них над головой и велела им молчать. Если кольцо вращалось по кругу, следовало ждать девочку, если качалось из стороны в сторону – мальчика. Однажды она предсказала мне, что у меня будет много детей. Я только посмеялась над этим. Хотя обычно ее предсказания сбывались, на этот раз она, несомненно, ошиблась.

– Ты, наверное, спутала наши с Жестиной судьбы, – предположила я. Я не любила детей, а Жестина общалась с ними легко и уверенно.

– У каждого своя судьба, – ответила Адель. – А твою я вижу, поверь мне. Ты тоже влюбишься.

Но я не хотела в это верить. Женщины в нашем обществе были несвободны. Пример пиратских жен тоже меня не вдохновлял.

– Тогда я запрусь в доме, и моя судьба пролетит надо мной, как ангел смерти пролетает на Пасху.

– Ты полагаешь, любовь похожа на ангела смерти? – засмеялась Адель. – От нее невозможно запереться, ей не нужны никакие двери. – Она прикоснулась к моей голове кончиками пальцев, словно проверяя, нет ли у меня лихорадки. – Советую тебе просто принять то, что ты не понимаешь.

Однажды вечером папа пришел ко мне в комнату, чтобы поговорить со мной наедине. Стояло лето, небо было еще светлое, с золотыми прожилками на востоке и розовыми – на западе. На комоде стояла ваза с красным жасмином. Папа взял себе стул, и в этот момент в окно влетела колибри, глотнула нектар из цветка и мгновенно упорхнула, так что можно было подумать, что мне это привиделось. Кто знает, вдруг это был еще один призрак? Но тут я заметила перышко на полу, подобрала его и сунула под подушку. Говорят, что такие вещи приносят удачу.

Возможно, мой отец был виноват в том, что мне претила судьба большинства молодых женщин. Он привил мне начатки знаний, необходимых для того, чтобы заниматься бизнесом, и благодаря этому я поняла, намного раньше мамы, что дела у нашего семейного предприятия идут плохо. Это произошло в сезон штормов, пережить который на острове всегда было тяжело. Товары, отправлявшиеся на судах в Чарльстон и Нью-Йорк, пропадали в море. Отец залез в долги, которые не мог отдать.

Он всегда был очень занят, даже когда дела шли хорошо, и у него не было времени на пустую болтовню, так что я была польщена тем, что в тот тихий вечер он пришел поговорить со мной. Я была в белой хлопчатобумажной сорочке, волосы были заплетены в косу и заколоты, лицо чисто вымыто. Отец сел в кресло с жесткой деревянной спинкой и сиденьем из тростника. На нем был темно-серый деловой костюм с жемчужными пуговицами, который он носил в своей транспортной конторе. Держался он, как всегда, с достоинством. Было ясно, что он пришел ко мне по важному делу.

– Нам придется изменить наш бизнес и наш образ жизни, – сказал он, – если мы не хотим стать одной из тех семей, которых женщины из Общества богоугодных дел кормят ужином по пятницам. Я не хочу переселяться в одну из хижин на Саванне.

Я вся обратилась в слух. До этого года дела у папы шли очень успешно, и другие приходили к нему за советом, который он давал спокойным и уверенным тоном. Он бежал с острова, где с рабами обращались так жестоко, что в конце концов они подняли кровавый бунт. Как и его предки, он знал, когда надо спасаться бегством, бросив все нажитое имущество. У него был один раб, которого звали Энрике, он-то и предупредил хозяина, что цветок революции, подкармливаемый гневом и отчаянием, распустился. Всем французским семьям на Сан-Доминго посоветовали покинуть дома, а мужчинам собраться в подходящем месте и приготовиться оказать сопротивление. Но отец не собирался этого делать. Однако он был слишком хорошо известен, и его непременно вовлекли бы в сражение с рабами. Поэтому Энрике приготовил к отплытию лодку. Мама направилась в гавань, зашив в подол платья жемчуга и бриллианты, накрыв голову платком с вышивкой и закутавшись в черную накидку. Она в это время вынашивала меня. Очевидно, тогда я впервые стала для нее обузой. Отец мог добраться до гавани только одним способом: с помощью Энрике, который спрятал его в плетеной корзине для белья и пронес сквозь толпу на улице. Таким образом, отец спасся подобно библейскому Моисею, который выбрался на свободу в тростниковой корзине[12]. Отец был так признателен Энрике, что отдал ему ключи от своего дома, чтобы он жил там. Энрике спас ему жизнь, и отныне отец должен был благодарить за каждый прожитый день не только своего Творца, но и человека, рисковавшего собственной жизнью и безопасностью. Однако Энрике отдал ключи от дома своей сестре, а сам отправился вместе с отцом на остров Сент-Томас, но уже как свободный человек. Он сказал, что восставшие убьют его, узнав, что он помогал бежать моим родителям, так что он вернется домой, когда все забудется.