По деревенской набережной, кое-как замощенной разновеликими плитами в щербинах и выбоинах, проходила публика, едва не задевая руками и бедрами деревянный барьер террасы. Прошла какая-то белокурая англоязычная семья с мальчиком лет двенадцати, с которого ручьями стекала вода. Прошла парочка «наших» женщин, словно из анекдота: одна высокая, с прядкой отважно выкрашенных в алый цвет волос надо лбом, с пунцовым лаком на пальцах несоразмерно больших ног, другая – как нарочно, коротенькая и толстая – в профиль напоминала саквояж, поставленный на две ножки от рояля. До меня донеслось:

– …Ну и что это за брак за такой, говорю, – она старше его на пять лет…

– Если не на все шесть!

И опять я вспомнила стюардесс в самолете греческих авиалиний: их крутые подбородки, высокие шеи, прямые плечи…

Впрочем, стюардессы всех в мире авиалиний тешат национальное самолюбие, являя стати и формы, воспетые в народных эпосах.

На террасе соседнего рыбного ресторана висел на веревке маленький осьминог, слегка покачиваясь на ветру, как выстиранные трусы. Он был распят за три ноги тремя красными прищепками.

Гремели, вопили, орали, отжигали цикады…

Мягко и прощально, глубокой лаской синела передо мной в овальной раме каменной арки морская ширь Эгейского моря; и сквозь это окно в неописуемую синь я видела, как по мокрому песку Элафониси бежит миролюбивый пес, выбравший свободу от людской жестокости.

Рассчитываясь, я вознамерилась дать пареньку полтинник на чай. Порылась в кошельке, выудила оттуда пятьдесят центов, вгляделась в монету. На решке был изображен какой-то местный бородач, а по кругу русскими буквами написано: «ЛЕПТА».

Это было счастье – пронзительное, как вопль цикады.

Вот она, колыбель человека, думала я, – древнее щедрое, трогательное Средиземноморье. И соль, намываемая в море, и в кувшине – домашнее вино, и мед из фимиама, и ломти свежего хлеба, и удивительный вкус оливкового масла, смешанного с дикими травами.

Вот она, колыбель: смуглые византийские лица критян, их венецианские глаза, вобравшие цвет моря и неба; синие, синие окна их дома…

И лепта, наконец; та лепта, которую и я внесла, – русскими буквами.

Когда из года в год ты лежишь в больнице не по одному разу, а по два или даже три, то начинаешь относиться к этому как к приключению. А особенно если попадаешь туда аккурат посередине учебного года! Судите сами!

Бабушка каждый день приносит самые любимые вкусности: сушки, мятные пряники, овсяное печенье. Раскрасок и фломастеров вдоволь – ну, чтобы не скучно было. Сразу появляется много друзей. В твоем распоряжении большая игровая комната. А если повезет с соседкой по койке, чей папа будет достаточно состоятелен, чтобы договориться с медсестрами и врачами, – то даже телевизор в палате! И мультики ты по нему смотришь, когда захочешь, ни у кого не спрашивая разрешения.

Есть, конечно, во всем этом раю некоторые неприятности: не все таблетки сладкие, уколы бывают «болючие», не говоря уж о некоторых процедурах. Но они же не каждый день! А значит – все пустяки по сравнению с тем, что где-то там твои одноклассники пыхтят над контрольными работами по математике, потеют над словарными диктантами по русскому и зубрят английский алфавит.

…В этот раз первые две недели моего «лежания» проходили как никогда удачно. В первую же ночь я так ловко намазала зубной пастой задремавшую медсестру, что она не почувствовала, а трехдневное расследование этого сюжета всем заинтересованным медперсоналом результатов не дало. Это сильно укрепило мой авторитет среди соседок по палате, и я стала пользоваться привилегией выбирать, какие мультики мы будем смотреть, а какие – нет. Поскольку ночью спать никому не хотелось и шуметь было нельзя, а скучно было невыразимо, то мной была разработана целая спецоперация по перемещению на постоянное жительство магнитофона из игровой комнаты в нашу палату. Вслед за ним прибыли и наушники. Как автор проекта и его главный исполнитель, законной хозяйкой этого добра, естественно, стала я. На мне же лежала обязанность перепрятывать магнитофон так, чтобы его не нашли дотошные нянечки и медсестры. Это принесло значительные дивиденды: за право ночью слушать музыку в наушниках мне перепадали мандарины, апельсины, авокадо, манго, кокосы, киви из передач, которые тайком от врачей по секретной веревке, спускаемой из туалета, прибывали в нашу палату от сердобольных родителей моих «сокамерниц». Это было тем более здо́рово, что вся эта экзотика лично мне врачами была строго запрещена и Бабушка по этому поводу не раз горестно вздыхала.

Кроме того, однообразную диету из ненавистной несоленой манной каши, холодного серого пюре, резиновой пресной синюшной вареной курицы и жидкого компота мне удалось серьезно разнообразить ловко «умыкнутыми» с кухни пол-батоном колбасы и внушительным кирпичиком сыра. Это было тем более актуально, что к тому моменту у меня уже имелась личная синичка, прилетавшая с завидным постоянством к стеклу нашего окна в ожидании подачек с больничного стола. Однако ей тоже порядком поднадоели больничный разваливающийся хлеб, тухлая прелая вареная рыба и каши. Ее еще радовали мои раскрошенные печеньки, но вот когда, свесившись в форточку с третьего этажа, я буквально с руки скормила ей кусочки сыра, мы подружились окончательно!

Словом…

Мое положение в больнице к началу излагаемых событий уже было комфортно, прочно и незыблемо. Лежать я собиралась долго, с удовольствием. По крайней мере, пока не наступят зимние каникулы. А там, «проболев» все контрольные, можно было и домой: нельзя же обмануть ожидания ледяной горки, которую каждый год заливал в нашем дворе дворник – кто же, кроме меня, умел с таким шиком скатываться с нее на ногах!

Конечно, я скучала по Бабушке. Тех редких минут, которые отводились на наши официальные свидания, мне отчетливо не хватало. Кроме того, обниматься с Бабушкой при людях мне было как-то… неловко, что ли… А так хотелось раскинуть руки, разбежаться по больничному коридору и со всего маху уткнуться носом в ее юбку, обхватив колени…

Но в тот день все вообще было плохо. Бабушка привезла пакет вкусностей и, даже не присев, заторопилась:

– Машуля, родная, я уже поеду…

У меня на глаза навернулись слезы, но я не считала нужным, чтобы Бабушка их видела, и отвернулась.

– Ну что ты надулась? Я завтра к тебе обязательно прибегу, посижу с тобой подольше. А сегодня приезжает дедушка. Должна же я его встретить на вокзале.

Дедушка? Это было что-то новенькое. Родственников у меня был полный набор: Тетя, Дядя, Мама, Бабушка, Сестра, два двоюродных брата… никакого дедушки в этом комплекте никогда не наблюдалось.

– Какой такой дедушка?

– Твой. Дедушка Юра.

Я навострила уши.

– А откуда он взялся?

– Да он всегда был. Просто ты его никогда не видела. Он в Санкт-Петербурге живет.