Археолог Клаус Шмидт сказал однажды, что присутствие в нынешней человеческой культуре, в отличие от культуры неолита, чудовищ и полулюдей указывает на более высокую ступень развития. Идея в том, что чем больше общество отдаляется от природы и от здорового страха перед ней, тем сильнее стремление человека изобретать источники страха.

Есть романтическая поэма «Ивейн, или Рыцарь со львом», написанная в XII в. Кретьеном де Труа. В поисках приключений рыцарь Ивейн наталкивается на чудовище: «настолько отвратительна была эта тварь, что никакие уста в мире не нашли бы слов для ее описания». Я представляю себе монстра в образе молоденькой девушки. Она лежит в кровати, в спальне, которую делит со своей сестрой, в большом родительском доме. Пряди темных волос слегка касаются ресниц. Девушка закрывает глаза и представляет себе перерезанное горло сестры. Из раны бурным потоком хлещет сверкающая алая кровь.

Чтобы убедиться, ждет ли его битва с чудовищем, Ивейн вопрошает:

«Дай же мне знать, доброе ты существо или нет?»

Существо отвечает: «Я есьм человек».

«Какой же ты человек?»

«Я таков, каким ты меня видишь; я не могу быть другим».

Люди интересуются сознанием социопатов, и этот интерес понятен, но я подозреваю, что он подогрет нездоровыми побуждениями. Эта книга наверняка разочарует вас, если вы ждете от нее страшных сказок о жестокости. Такого здесь нет. К тому же насильником и убийцей может стать любой, если попадет в соответствующие обстоятельства. Не думаю, что в подобных рассказах имеется что-то интересное, по крайней мере, мне нечего добавить к этому аспекту жизни человечества.

Думаю, намного интереснее разобраться, зачем я покупаю дом для близкого друга, а на следующий день дарю брату десять тысяч долларов. Недавно я получила по электронной почте письмо от подруги, страдающей запущенной злокачественной опухолью. Она написала, что ни от кого и никогда не получала таких дорогих ее сердцу подарков и что она благодарна, что судьба свела ее со мной. Я считаюсь очень заботливым преподавателем – одним из лучших в нашем учебном заведении. Я искренне верю в Бога. Я на самом деле хороший человек, и тем не менее мои мотивации отличаются от мотиваций большинства хороших людей. Чудовище ли я? Я предпочитаю думать, что просто занимаю другое место в спектре человечности.

Итак, каким образом я в конце концов пришла к выводу, что у меня социопатия? Мы все крепки задним умом, поэтому теперь я вижу, что признаков великое множество. Но понадобился крах в профессиональной и личной жизни, случившийся, когда мне было около 30, чтобы я задумалась всерьез.

Мои родственники любят подшучивать надо мной за неспособность заниматься каким-то одним делом больше двух лет. Учеба в средней школе, конечно, фарс и профанация, но я все же окончила школу неплохо, получив национальную стипендию за заслуги. Профилирующей дисциплиной в колледже я – из чистого каприза – выбрала музыку: ударные инструменты, так как по программе требовалось овладеть четырьмя инструментами, а у меня внимания едва хватало на один. На юридический факультет я поступила, потому что не требовалось никаких предварительных условий. Вступительный тест сдала достаточно хорошо для поступления в престижное учебное заведение, несмотря на то что средний балл успеваемости в колледже свидетельствовал, что я хоть и умна, но упорный труд вызывает у меня непреодолимую скуку.

После окончания юридического факультета я устроилась адвокатом в «элитную», как она сама себя рекомендовала, юридическую контору. Мои коллеги были лучшими студентами лучших университетов. Я с трудом выдержала собеседование и тест, но все же выдержала. Предполагалось, что мы лучшие из лучших, и контора не скупилась на вознаграждения. Через два года после окончания университета я зарабатывала 170 тысяч долларов в год плюс 90 тысяч в виде бонусов. Я попала в обойму, и если бы все было хорошо, то каждый следующий год меня ожидало бы увеличение зарплаты. Но я была ужасным работником.

Я никогда не могла хорошо работать, если работа не приносила интеллектуального удовлетворения или не улучшала мое резюме, и прибыльность тут ни при чем. Большую часть усилий я тратила на увиливание от работы и на планирование деятельности во время обеденных перерывов и кофе-пауз. Тем не менее, получив наконец плохую характеристику в конце года, была безмерно удивлена. И еще больше удивилась, когда меня вызвал шеф и сказал, что я должна либо взять себя в руки и подтянуться, либо уволиться.

Я не взяла себя в руки и не подтянулась. Я отправила резюме в несколько юридических фирм и быстро устроилась на работу с большей зарплатой, в не менее престижную контору. Но по-прежнему испытывала отвращение к высокооплачиваемому перекладыванию бумаг. Я была уверена, что предназначена для чего-то большего, чем должность младшего партнера. Пару месяцев спустя я оказалась на улице. Под мышкой у меня была коробка с пожитками. Я ждала подругу, которая должна была отвезти меня домой.

Как раз в это время заболел раком отец одной моей близкой подруги. Когда-то ее общество доставляло мне большое удовольствие: она была интеллигентна, умна, независима и проницательна. Свалившаяся беда обнажила ее эмоциональную хрупкость и привязанность к семье. Я устала приспосабливаться к ее настроению. Мне вдруг пришло в голову, что я вкладываю в наши отношения больше, чем получаю взамен. В конечном счете я решила порвать с ней и прекратить все контакты. Сначала я не испытывала ничего, кроме облегчения, но потом заскучала. Однако я предвидела такой поворот событий и старалась не придавать ему большого значения.

Следующие два года я жила на пособие по безработице. Мои родственники не на шутку встревожились, они все время спрашивали, что я собираюсь делать дальше. Но сама я отнюдь не ощущала, будто переживаю какой-то экзистенциальный кризис. Моя жизнь всегда делилась на двухлетние интервалы. Я считаю, что планировать что-либо за пределами этого срока бессмысленно.

Тем не менее нагромождение неудач оказалось сюрпризом – невыполнимым стал даже двухлетний план. Я пребывала в подвешенном состоянии, потеряла ориентацию и оказалась в глупейшем положении, умудрившись потерять престижную и доходную работу в избранной мною самой области. Я подумывала о том, чтобы поступить в бизнес-школу, но не знала, в какую именно и зачем – только ради того, чтобы снова пережить цикл успеха и краха? Я бессердечно покинула подругу в тяжелый момент ее жизни. Сколько еще отношений предстоит мне разрушить? Я понимала, что нормальные люди так себя не ведут, и чувствовала, что теряю почву под ногами. Если я не нормальный человек, то что же со мной не так?

С беспощадностью, которую обычно приберегаю для других, я стряхнула с себя шелуху и сорвала все маски, чтобы разобраться, кто я на самом деле. Тогда и поняла, что всю жизнь была хамелеоном, животным, о котором впервые узнала в детстве из большой книги о мелких пресмыкающихся. Часть моей личности, предназначенная для общения, испарилась, и выяснилось, что все мои усилия поддерживать общение касаются лишь внешней оболочки, совершенно не затрагивая то, что внутри. И то, что внутри, остается для меня непроницаемым. Я никогда не любила, когда меня разглядывали; я любила смотреть на людей сама, но теперь поняла, что никогда не пыталась присмотреться к себе.