лучников, — сказал наконец дядя Элиас. — Там бы тебя научили ходить в строю. — Дядя Элиас бросил на Хердис быстрый и явно дружелюбный взгляд. — Ты что, плакала?

— Я была на похоронах, — с чувством облегчения сказала Хердис. — И плакала очень сильно. Это так грустно! И странно. Ведь мы больше никогда не увидим Лауру.

Мать зарыдала.

— О, господи! Какой ужас! Такая чудная девочка!

— Никакая она не чудная, — сказала Хердис.

— Отчего она умерла? — спросил дедушка.

Хердис не знала, говорили, что от воспаления легких, но от какого-то необычного, нового.

— Испанка, — решительно сказал дедушка. — Вы только взгляните на газету — сплошные траурные объявления. Столько смертных случаев, особенно среди молодежи, еще никогда не бывало.

Вспыхнул разговор об испанке, о ее опустошительном шествии через Турцию по всей Европе, о горе и отчаянии, которые она сеет на своем пути, — особенно потому, что ее так легко спутать с обыкновенной простудой. Тетя Ракель, ежедневно приходящая к дедушке в Сандвикен на несколько часов, чтобы ухаживать за уже совсем парализованным Давидом, всегда надевает на лицо марлевую повязку, когда входит к нему в комнату. В Христиании плохо работает телефон, потому что почти все телефонистки больны, а в Хёугесунне поговаривают о том, чтобы закрыть школы.

— Ой, хоть бы и у нас тоже закрыли школы. Я видела очень много домов, перед которыми мостовая застелена можжевельником, — сказала Хердис, ей тоже хотелось принять участие в этом интересном разговоре. — Я уверена, что все эти люди умерли от испанки.

Ей было приятно видеть, что дядя Элиас забыл о своей трубке и она погасла. Он сидел, упершись локтями в колени, и не спускал с Хердис взгляда, явно свидетельствовавшего о том, что дяде Элиасу немного грустно. Тогда Хердис позаботилась чтобы ни у кого не осталось сомнения в том, что у нее заложило нос. Мать сказала:

— Ну, хватит этих разговоров. Боже милостивый! Из-за того, что Хердис ходила на похороны, у нас весь дом пропах можжевельником. Нет! Я хочу, чтобы мы приятно провели вечер. Папа, еще чашечку кофе?

Дядя Элиас вздрогнул несколько преувеличенно, словно и в самом деле хотел стряхнуть с себя тяжелое чувство.

— Но ты должна научиться маршировать в строю вместе со всеми, — сказал он Хердис. — А если бы ты была в корпусе лучников, что бы ты тогда делала?

— Подумаешь! — ответила Хердис. — Ведь лучники маршируют под музыку!

ИСПАНКА

Все началось с какой-то странной летучей боли в плечах, ногах, спине — всюду, боль налетела на нее, как шквал. Во время решения домашних примеров Хердис ни с того ни с сего начала плакать, ее колотило от озноба.

Выяснилось, что на этот раз Хердис действительно больна, серьезно больна, а не притворяется, чтобы привлечь к себе внимание. Ее уложили в постель, поставили ей градусник, и температура оказалась весьма высокой. Пришел врач, от него по-настоящему пахло врачом, он прикладывал к груди и к спине Хердис какую-то холодную штуку с резиновыми трубками, заставлял Хердис дышать и кашлять, и она чувствовала себя так скверно, что даже забыла о всякой неловкости.

Потом ее закутали в одеяло, как будто кастрюлю с картошкой, которую хотят сохранить горячей. Дядя Элиас сообщил в свой магазин, что некоторое время его не будет, и перебрался в комнату Хердис вместе со своими счетами, бухгалтерскими книгами, газетами и сифоном с сельтерской. Он настаивал, что за Хердис надо присматривать, чтобы она не сбросила одеяло и не застудилась.

Доктор выписал рецепт: капли и пилюли для Хердис плюс две бутылки коньяку, три бутылки виски и литр можжевеловой водки для домашних, чтобы эта столь заразная болезнь не распространилась на них.

Хердис проснулась от шума водопада, казалось, будто комната куда-то плывет.

Наконец стакан был полон. Дядя Элиас отставил сифон с сельтерской и икнул.

— Что, моя крошечка-малюточка Хердис уже проснулась? Нет, нет! Только не раскрывайся!

В одно мгновение он очутился возле кровати и подоткнул одеяло со всех сторон, чтобы она не могла высунуть наружу даже пальчик ноги.

— Мне очень жарко, я сейчас лопну!

— Тс-с! Что еще за глупости! Ты скоро поправишься.

Виски, разбавленное сельтерской, тихонько шипело в стакане дяди Элиаса.

— Я хочу пить, — сказала Хердис, бросив украдкой взгляд на пузырящийся стакан.

Дядя Элиас дал ей ложечку тепловатой воды, стоявшей на тумбочке. Холодного ей нельзя: это так же верно, как то, что его зовут Элиас.

— А в остальном я исполню любое твое желание. Любое! Дядя Элиас все сделает для своей крошечки-малюточки Хердис. Хочешь, я почитаю тебе сказки?

Она плыла по зеленым волнам, которые от лунных лучей сверкали, точно бриллианты, а водоросли, запутавшиеся в ее волосах, казались расплавленным золотом. Наверху на мраморной скале стоял Чарли, и у него на шляпе развевались перья. Принц Чарли. Но большевики все ближе и ближе подходили к Береговой, а она лежала, и к ее ногам был привязан мокрый рыбий хвост. Она попыталась освободиться от хвоста, чтобы ноги у нее стали как у обыкновенной принцессы, но шипящая волна выбросила ее на берег, и это шипение раскололо ей голову. Хердис приоткрыла один глаз и увидела сифон с сельтерской и руку дяди Элиаса. Но тут началась перестрелка, это была гражданская война в Финляндии, стреляли прямо в дверь. Дядя Элиас сказал «войдите», ручка двери повернулась, и в щели показалось лицо Магды.

— Пора обедать.

Хердис медленно покачивалась на месте, а вокруг развевались обрывки всевозможных видений, наконец они растаяли, оставив острую боль в затылке. Дядя Элиас сказал:

— Принесите мне обед сюда. Может, мы и Хердис уговорим что-нибудь съесть.

— Хозяйка считает, что вам лучше поесть в столовой.

— Я не отойду от девочки.

Хердис вздохнула. Паривший в комнате запах виски был ей даже приятен. От влажного тепла ногам в рыбьей чешуе тоже было приятно. Теперь ей было уже не так жарко. Когда Магда закрыла дверь, Хердис спросила:

— Я говорила во сне?

Дядя Элиас беззвучно засмеялся.

— Да, о Брест-Литовске. Несла какую-то чушь о Брест-Литовске.

Хердис на мгновение затаила дыхание.

— Брест-Литовск? А кто это?

Смех дяди Элиаса обрел звук.

— Я тебе о нем читал. Это город. Кажется, в Польше. Помнишь? Там они пытаются договориться о мире.

— Мир? А разве они не воюют?

— Конечно, воюют. И в этом не так-то легко разобраться. Немцы воюют с Антантой. Но русские больше не хотят воевать. Вот они и начали переговоры. В Брест-Литовске. О-ох! — вздохнул дядя Элиас во всю глубину своих легких