Но ничто человеческое не было совсем чуждо даже мне, поэтому в минуты приступов социальной активности я пыталась общаться с другими людьми, рассказывая им о том, какой же наш мир большой и удивительный. Слушали через раз, ещё чаще слабо понимая или же вовсе не понимая, что я от них хочу. Чем это всё закончилось, мы все с вами знаем, стоит лишь вспомнить историю про сына воспитательницы и теорию о золотом сечении.

А с Орловым мы продолжали дружить по вечерам, когда тетя Света приводила его домой и Лёха, устав от истошных воплей младшей сестры, пользовался всеобщей занятостью и сбегал к нам. Не то чтобы у нас было много точек соприкосновения, но вопреки своему живому и подвижному характеру он уже тогда умел слушать. Мой папа развлекал нас несложными научными опытами, на которые мы смотрели открыв рот, а мама кормила тем самым любимым белым хлебом с повидлом. И этими уютными семейными вечерами я не могла и представить, что в мире есть такая штука, как одиночество.

***

Отчего-то именно воспоминания о раннем детстве крутились в моей голове сейчас, когда мы сидели с Алексеем в машине и разглядывали друг друга растерянными глазами. Несмотря на весь мой природный скепсис и нелогичность происходящего, в душе всколыхнулась нелепая надежда: “А вдруг?”. И почти тут же жестокая реальность обрушилась на меня с новой силой.

— Лёш, ты не понимаешь о чём просишь, — покачала я головой, принимая бесстрастный вид и отстраняясь от его ладони. — Моя беременность ещё вилами по воде писана.

— А как же тесты?

— Они могут врать.

— Что, все шесть? — издевательски изогнул он бровь.

— Все шесть, — категорично повторила. — Я сразу не посмотрела на результат, а многие из них со временем становятся положительными.

— Я смотрю, у тебя опыт, — мрачнея, поддел меня Орлов.

— Опыт, — ничуть не смутившись, подтвердила я. — Пока к врачу не схожу, тут и загадывать нечего. К тому же у меня… уже есть семья, и мы вполне неплохо справляемся сами.

В самом конце мой голос немного дрогнул, было тяжело наблюдать за тем, как с каждым моим словом его лицо становилось всё более жёстким, будто бы окаменевая.

— Уверена? — стальным голосом припечатал он меня, словно вынося вердикт. 

Сглотнула, вот теперь испугавшись неведомо чего.

— Да, — приходилось прилагать усилия, чтобы голос не дрожал. — Ты извини, но меня… дочери ждут.

Орлов замер, окончательно закрывшись. А я ощутила себя последней сволочью, но думать об этом именно сейчас было совсем невмоготу, поэтому просто потянулась к дверце.

— Я буду ждать новостей, — даже не просил, а ставил меня перед фактом Лёша.

 Успев к тому моменту уже выскочить из машины и понять, что стою босыми ногами на земле, я поёжилась, но вовсе не из-за холода.

— Хорошо, — не оборачиваясь, едва слышно пообещала и на носочках поскакала к подъезду, запрещая себе оглядываться. Смотреть в Лёхины глаза было стыдно, но и потребность убедиться в том, что он здесь и он реальный, так и вибрировала во мне.

 Уже почти у самой двери меня подхватили на руки, я только и успела, что пискнуть. Но он молчал, и как-либо комментировать происходящее я не стала, лишь бессознательно чуть сильнее прижавшись к его обнажённой груди.

 На ноги меня поставили уже только дома.

— Подожди, свитер, — спохватилась, увидев Таську и вспоминая о том, почему Орлов расхаживал полуголым. Но не успела я договорить, как дверь за ним почти беззвучно закрылась, оставив меня наедине с двумя переполошенными детьми и кучей мыслей в собственной голове.

За окном была глубокая ночь, а я продолжала ворочаться в постели, пытаясь совладать с дневными переживаниями. Рука сама собой тянулась к животу, но я всё время одёргивала себя, запрещая до похода к врачу делать хоть какие-то выводы. Определиться со своими желаниями я так и не смогла, возможно, если бы всё пошло по иному сценарию и всё происходящее продолжало оставаться сугубо моим личным, то я смогла бы хоть что-то для себя решить. А так, наличие недовольной Жени, сгорающей от любопытства Таси и… непонятно откуда взявшегося Орлова вносило лишь сплошной раздрай в мою душу.

И это ещё родители были не в курсе, хотя их реакции я боялась меньше всего. Мы с ними уже пережили две незапланированные беременности. Буйная фантазия тут же нарисовала образ мамы, которая с самым флегматичным видом и отчего-то еврейский акцентом спрашивала: “Шо, опять?”

Не опять, а снова.

Обречённо вздохнув, я перевернулась на живот и зарылась лицом в подушку. Меня непреодолимо тянуло пострадать и поныть на тему, за что мне это всё? И почему именно я из раза в раз наступаю на одни и те же грабли? Но ныть было некому, да и глупо, — моих проблем это бы не решило. Оставалось только вздыхать и вошкаться в постели.

Матрас рядом со мной неожиданно прогнулся, и на соседнюю подушку рухнула Женька, разметав во все стороны свои длиннющие волосы. Появления дочери я не испугалась, привыкшая уже к ночным пришествиям своих отпрысков. Моя кровать с самого начала была признана в этом доме общественной территорией. Но вот как объяснить происходящее четырнадцатилетнему подростку, я не представляла.

Сразу же после того, как Лёша вернул меня на место в прихожей, старшая из дочерей презрительно фыркнула и скрылась в своей комнате, отказываясь весь оставшийся вечер разговаривать со мной, и даже на ужин не вышла, за время моего отсутствия вполне красноречиво разложив на туалетном столике в моей комнате свою находку из стиральной машинки. Тесты я выкидывать не стала, припрятав их на самой верхней полке шкафа, — проникать туда Таисия ещё не научилась.

И вот Женя, переборовшая свои эмоции, наконец-то пришла за ответами, которых у меня попросту не было.

Мы немного полежали в молчании, пока я не дотянулась до её лица, убирая многочисленные пряди. Она крутанулась головёнкой  на подушке, впиваясь в меня своим тёмным взглядом.

— Ты правда беременна? — без всяких прелюдий поинтересовалась дочь.

Я замялась, подбирая нужные слова, а потом всё-таки решила быть по возможности предельно честной.

— Скорее всего.

Она недовольно запыхтела, но ругаться не стала, что я в некотором роде восприняла за хороший знак. Мои дети не умели молчать, когда были категорично против чего-то.

— Ничему тебя жизнь не учит, да? — в конце концов выдал мне мой так рано повзрослевший ребёнок.

— Отчего же, учит, — переворачиваясь на спину, вполне спокойно отозвалась я. — Что как бы не распоряжалась жизнь, всё к лучшему.

Женя призадумалась, а я судорожно прислушивалась к её громкому дыханию в надежде предугадать ее мысли.

— То есть тебя всё устраивает? — с лёгкой озадаченностью пополам со скепсисом в голосе поинтересовалась она.