Ребята, опрокидывая стулья, кинулись ближе к месту событий. Вокруг Севки и математика образовался плотный круг.

— Так. — Сергей Юрьевич медленно поднял журнал и пупса. — Значит, постороннюю литературу читаешь на уроке? — Он потряс перед носом Тараканова глянцевым изданием. — А говорили: талант, энциклопедии щелкаешь как орешки, будущая знаменитость, прославишь школу. А ты просто-напросто позер.

С этими словами математик сжал пупса между пальцев. Игрушка издала сдавленный писк.

И взорвалась.

В классе началась паника. Кто-то орал, кто-то пытался пробиться через парты к выходу, кто-то головой открыл окно.

Математик посмотрел на свои почерневшие руки — взрыв был громкий, но слабенький, начинкой оказалась черная тушь, щедро окатившая Сергея Юрьевича и Тараканова, — и медленно пошел к своему столу.

Севка усиленно моргал, пытаясь смахнуть с глаз тушь, и все дергал головой, прогоняя упавший на глаза почерневший чуб. И конечно же, пропустил тот самый взгляд, который пытался поймать все утро. Тяжелый взгляд своего проклятия.

Плохо начавшийся день стремительно катился вперед, преподнося все новые и новые сюрпризы.

После уроков Тараканов в раздевалке взял свою куртку и по привычке сразу полез в карманы. Обе руки пронзила неожиданно острая боль. В карманах у него почему-то лежали маленькие острые тонкие гвоздики, которые он, естественно, туда не клал. Часть этих гвоздиков успела воткнуться в Севкины пальцы.

Пока он сидел в кабинете врача и молоденькая практикантка с выражением ужаса на лице смазывала порезы йодом, прибежал Серега Шейкин и сказал, что Тараканова ищет директор.

С перебинтованными руками Севка спустился на первый этаж. Тут на него налетела какая-то женщина. Она стала трясти его за шиворот с криками, что он чуть не убил какое-то чудо, которое она холила и лелеяла двенадцать лет.

Очумевшего Тараканова вырвали из рук мамаши Матросовой Машки и повели к директору. В полуобморочном состоянии Севка выслушал шквал обвинений, часть из которых не запомнил, а над другой частью так долго думал, что не смог ответить, зачем он систематически издевается над преподавателями.

— Он просто ненавидит нашу школу, — негромко произнес математик. Сергей Юрьевич сидел в углу и отчищал свои ногти от следов туши.

— Меня подставили, — прошептал Севка. — Это все антипод.

Но учителя не слушали его. В кабинете поднялся шум, какой бывает в любом классе во время объявления внеочередной контрольной. Что происходило дальше, Тараканов помнил плохо. Учителя перессорились, и Севка, никем не замеченный, вышел из кабинета.

— Ну что, вставили? — с пониманием спросил Кефаль.

— Выгоняют? — всхлипнула Валька.

Ленка и каким-то непонятным образом прибившийся к их компании Серега Шейкин сочувственно смотрели на грустного одноклассника.

И тут Севка не выдержал и рассказал им все — и про свое проклятие, и про Мишку, и про внезапно свалившееся на него несчастье.

— Значит, это делает кто-то из класса? — подвела итог Ленка Измайлова.

— Да, — кивнул Севка. — Раз Кефаль перестал быть двоечником, то проклятье поселилось в ком-то другом.

— А этот кто-то весьма изобретательный, — заметил Серега. — Подложить в портфель взрывающуюся шутиху — это нужно было подготовиться.

— Ты хочешь сказать, что он из двоечника переселился в отличника? — резко повернулся к нему Севка.

У Шейкина вытянулось лицо.

— Еще скажи, что все это сделал я, — обиделся первый отличник шестого «Б».

Тараканов покачал головой.

— Даже если это делал ты, — вздохнул Севка, — ты ничего не сможешь вспомнить. Мое проклятие штука странная. Я уже выяснил. О нем никто не помнит. Это все равно что в твоем теле какое-то время живет другой человек.

— Фантастика, — прошептала впечатлительная Измайлова.

— Чушь собачья, — отмахнулся Шейкин. — Этого не может быть. Если бы в моей голове кто-нибудь сидел, я бы обязательно помнил.

— Спроси у Мишки, — кивнул в сторону приунывшего Рыбака Севка. — Он тебе расскажет, как это все происходит.

— Сравнил тоже, — недоверчиво протянул Серега.

— Но-но, — приподнялся Мишка. — В глаз получишь, сразу поверишь.

— Вы еще подеритесь, — шикнула на мальчишек Валька и кивнула на Севку. Тараканов тер виски, явно о чем-то думая. — Не видите, мы человеку мешаем.

— До недавних пор, — тихо начал Тараканов, — мое проклятие не было таким изощренным. Из-за угла табуреткой шарахнуть — это да, а пятерки в журнале наставить — это уже подлость.

— А ты думаешь, у тебя честное благородное проклятие? — хихикнула Ленка. — Первый выстрел предупредительный, второй в голову.

— Так тебя выгоняют или нет? — вернул всех к действительности Шейкин.

— Они еще не решили. — Вопрос, где учиться, Севку сейчас волновал меньше всего. — До сих пор спорят.

Из-за двери директорского кабинета раздавались громкие голоса.

— Что мы делать теперь будем? — спросила Ленка Измайлова — она была человеком дела и не любила долгие разговоры.

— Заново ловить мое проклятие, — вздохнул Севка. — Его нужно загнать в угол и уничтожить.

— А ты булавку в воротнике носишь? — Ромашкина оказалась на редкость осведомленной по части защиты от сглаза. — Амулет на руке? Пятак под пяткой?

— Это не помогает, — вздохнул Тараканов. — Пробовал уже. Нужно какое-то более действенное средство.

— А если найти того, кто на тебя это проклятие наложил? — подала голос Ленка.

— Где же ты его найдешь? — пожал плечами Севка. — Он уже в каком-нибудь институте учится, — сказал он, имея в виду, что те девятиклассники, с которыми он учился, уже закончили школу. — Лучше уж с самим проклятьем разобраться, чем неизвестно за кем бегать.

Ребята снова замолчали. И тут заговорил Шейкин:

— Нужно каждому в нашем классе выдать измеритель электромагнитного поля. Как только в ком-то поселится твой неизвестный, аппарат зашкалит, он начнет пищать, и это предупредит тебя об опасности.

— И этим-то прибором он меня и прибьет, — нервно хихикнул Севка, качая головой.

— Послушайте, — Мишка возбужденно вскочил. — Почему он за тобой охотится? Потому что ты особенный, это понятно? Перестанешь быть таким, и проклятие уйдет, да? Это же легко!

Все с удивлением посмотрели на Кефаль. За последние пять лет это была первая умная мысль, прозвучавшая из его уст. Но Севка снова отрицательно покачал головой.

— Я не смогу, — честно признался он. — Просто я такой, какой есть, и другим не стану.