Над кабиной что-то заскрипело. Лифт дернулся, почему-то проехал чуть-чуть вверх, потом пол накренился, и все опять застыло.

— Эй, вы там чего? — завопил Севка, проливая на себя молоко и чувствуя, как от крепкого объятья в пакете хрустят яйца. — Совсем с ума сошли?

Он кинулся к пульту и стал нажимать на все кнопки. Вызовы этажей загорелись желтым светом. Кнопка вызова диспетчера молчала.

— Откройте! — Тараканов забарабанил кулаками в дверь. — Выпустите меня!

Он стучал и стучал, пока сам не оглох от шума. А когда наступила тишина, он вдруг услышал негромкий шепот.

— Страшшно? — донеслось из репродуктора.

— Кто там? — кинулся к приемнику Тараканов. — Я в лифте застрял.

— Ты не только в лифте застрял, ты и в жизни этой подзадержался. — Голос немного шепелявил, но все равно казался знакомым.

— Кто ты? — Севка поскользнулся в луже молока и упал. — Я никому ничего не сделал!

— Своей жизнью ты очень досаждаешь окружающим. А мнение людей нужно уважать.

Казалось, что говоривший был совсем рядом. За бетонной стенкой. И голос… Кто-то, с кем Севка говорил недавно. В школе? В магазине?

Лифт снова дернулся. Тараканов вместе с молоком и пакетом поехал в другой угол.

— Человеческая жизнь висит на волоске, как лифт на тросах, — продолжал развлекать Севку беседой неизвестный. — Оборвется трос — и волосок оборвется. Все так просто.

Лифт подпрыгнул. Тараканов приземлился на сумку с продуктами, под его задом захрустели пакеты и коробочки.

— А ты глуп, — после долгого молчания произнес голос. — Был бы умным, давно бы понял, что тебе не место среди нас, людей. Люди не любят выскочек, талантов, неординарных личностей. Такие, как ты, мешают жить, вызывают зависть, заставляют шевелиться, совершать подвиги… Ты должен был давно об этом догадаться и незаметно уйти, освободить человечество от своего присутствия.

Лифт ухнул в бездну и вдруг резко затормозил.

— Я все понял! — Севка, как обезьянка, схватился руками и ногами за поручень, словно это могло его спасти от падения. — Я все сделаю! Меня больше никто никогда не увидит!

— Поздно! — пророкотал голос. — Твое время истекло.

Кабина полетела вниз. За какую-то долю секунды в голове Тараканова родилась сотня планов по спасению, но все они сейчас не годились.

С диким скрежетом лифт несся мимо этажей, на которых мирно жили люди, даже не подозревающие о Севкиной трагедии.

И вдруг все закончилось. Стукнувшись сначала об одну стенку шахты, потом о другую, кабина застряла.

— Это было предупреждение, — жизнерадостно хохотнул приемник. — Следующий раз будет последним.

Чтобы не слышать этот мерзкий голос, Тараканов врезал кулаком по приемнику, и тот слетел со своих болтов, демонстрируя оборванные провода и контакты, которые ни с чем не соединялись.

В дверь поскреблись, потом пару раз стукнули. Одна створка сдвинулась в сторону и перекосилась.

Не помня себя от пережитого страха, Севка наблюдал, как в двери пролезает железный прут.

«Так скоро?» — мелькнуло в Севкиной голове. Он вдруг решил, что «следующий раз» уже наступает.

— Таракан, ты там? — голос снова был знакомый, но опять какой-то неузнаваемый.

«Меня здесь нет», — мысленно решил Тараканов, закрывая глаза.

— Таракан, погоди, тут маленько пошевелить надо. Понял, да?

Севка резко выпрямился.

— Кефаль, я тут, — Севка на пузе подполз к двери. — Я тут. Слышишь? Тут я!

Прут создал маленькую щель. Севка просунул в нее пальцы и стал помогать со своей стороны открывать двери.

— Ага, — радостно сказал Мишка. — А я тут того… Сейчас тут надо эту…

В створках что-то щелкнуло, и они с грохотом распахнулись.

Лифт застрял между вторым и третьим этажами, но места было достаточно, чтобы вылезти. Каждую секунду ожидая, что лифт снова полетит вниз, Севка подтянул себя к выходу. Рыбак схватил его за куртку и резко дернул на себя. Сначала из кабины вывалился Севка, за ним ручейком потекло молоко, и уже следом обрушился пакет с продуктами.

— А я стучу, стучу в дверь твоей квартиры. — Мишка с удивлением смотрел на текущее молоко и на накренившийся пол лифта. — Никого. А наверху грохот. Дай, думаю, схожу.

— Что ты здесь делаешь? — Севка тоже смотрел на перекошенную кабину.

— Я к Ромашке ходил. Она сказала, что сегодня твоя очередь со мной заниматься. — Кефаль подобрал сумку и вопросительно посмотрел на приятеля. — Ну что, пошли?

— И давно ты здесь? — У Тараканова все еще не было сил подняться.

— Пока с Ромашкой поговорил, пока учебники собрал, — стал неспешно перечислять Рыбак. — Потом я в раздевалке задержался, там…

— Пока ты тут был, кто-нибудь мимо по лестнице проходил? — Севка схватил Мишку за руки и развернул к себе.

— Вроде не было никого.

И тут лифт совершил странную вещь. Двери закрылись, кабина шарахнулась внутри шахты и поехала наверх.

— Стой здесь! — крикнул Тараканов, бросаясь к лестнице.

Он мчался изо всех сил, но лифт все-таки опередил его. Щелкнули створки.

— Погоди!

Севка всем телом налетел на лифт, стараясь открыть захлопнувшиеся двери. Но кабина уже поехала вниз. Он успел только заметить невысокую фигуру.

— Не уйдешь!

Тараканов помчался вниз. На уровне пятого этажа он споткнулся о Мишку. Кувырком они пролетели до ближайшей площадки.

— Ты должен был быть внизу! — в отчаянии заорал Тараканов.

— Чего это я должен был там делать, — гудел ничего не понимающий Рыбак, — если все интересное наверху?

Щелкнул лифт. Двери открылись. По первому этажу простучали быстрые шаги. Беспощадно топча лежащего на полу Мишку, Тараканов добрался до окна.

Из подъезда кто-то вышел и тут же свернул в сторону, уходя из поля видимости.

— Жрать хочется, — вдруг произнес Кефаль. — Я у тебя в сумке картошку видел. Может, пожарим? А из битых яиц хороший омлет получится. Ты как?

Севка оторвался от окна и с удивлением уставился на удобно устроившегося на грязном полу Мишку.

— Поклянись, что проделка с лифтом не твоих рук дело, — сухо произнес он.

Рыбак щелкнул ногтем по зубу.

— Век свободы не видать, — шепеляво ответил он.

Через полчаса на кухне шкворчала картошка, а Рыбак, по-хозяйски подпоясавшись передником, вилкой взбивал десяток яиц, а вернее, то, что от этих яиц осталось. За это время Мишка три раза успел поклясться и побожиться, что прибьет каждого, кто к Севке приблизится. Больше он ничего придумать не мог, поэтому работал молча, от старания шмыгая носом.