Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он всегда говорил мне, что я как гнойная рана в его сердце, никогда не заживу, я только продлю его страдания, но он никогда не отпустит меня. Потому что нельзя отпустить того, кто и так свободен. Мы были свободны оба. Свободные от мира, людей, болезней, последствий, эмоций, чувств. Два гуляющих по бульвару тела, трупа, не привлекающих внимание прохожих и так возмущающих, если вдруг засмеются прямо в лицо. Люди продолжали верить тому, что видят, а мы продолжали не верить в то, чего нет. В нашей жизни не было дилеммы между тем, как хочется сделать и тем как диктуют моральные догмы, мы давно послали их к черту. В нашем мире не было больше никаких запретов, так же как и людей.
Иногда страшно было остановиться на миг и задуматься, поэтому мы не делали этого. Мы делали что угодно кроме этого.
Многое происходило в ваших головах, в них же теплилась вся мировая бессмыслица когда-либо существовавшая, и от этого становилось как-то весело и одновременно печально. Как произошло так, что мы стерли для себя ваш мир и поселились в своем, мертвом?
Глава 8
Крыша.
Интересно, а можно ли описать свою смерть и возможно ли это в принципе? Нет, я не имею в виду сейчас ту старуху с косой в чёрном. Ее описывали многие, невзирая на времена и нравы, национальность и пол, всюду она предстает со своим чарующим, омерзительным ликом таким же неизменным, как и время. Я имею в виду то чувство, которое испытываешь умирая. Парадоксально, но наверное никогда не родится человек, которому это было бы под силу. В последние минуты тело подводит нас, или обстоятельства не позволяют раскрыть всю прелесть полета.
И вот, я снова стою на мосту, холодный сырой ветер мой единственный сосед; за исключением тысяч машин несущихся куда-то, с кем-то, зачем-то. Так много движения вокруг, но все застыло. Ветер, который я любила всегда. Дух свободы, безмятежный и такой мудрый. Кто знает, куда дуют ветра и что им подчинено, что несут они с собой, чьи печали, страхи, боль, любовь они уносят с собой, чьи души подхваченные им, уносятся на вершины гор или в низины пропасти. Он неуловим, его нельзя напугать, он всегда там, где ему вздумается. Как же хочется взять с него пример.
Стоя на мосту, кажется, что вот сейчас, еще одно дуновение, и ты полетишь вместе с ним и получишь долгожданный покой. Покой, которого так жаждут многие и так боятся. Кто-то говорит, что покой – это страшно, движение – это жизнь, но разве движение в никуда, не есть ли вечный ужас?!
Смотрю вниз – страшно? Едва ли. Скорее любопытно. Что там ждет? Холодная глубина воды так и манит, обещает подарить крепкие дружеские объятия. Холодно. Вода внизу напоминает голубоглазого человека, все говорят, что его глаза голубые, но на самом деле их цвет лишь отдаленно напоминает голубизну. Голубым может быть только небо, и лишь оно способно подарить покой. Вода обманчива, как глаза голубоглазого незнакомца. За мнимыми дружескими объятиями она скрывает холодные, железные тиски. Так и чувствую, как она поглотит все мое тело, забравшись в самую душу, впрочем, давно уже омертвевшую, исколет и изрежет и без того рваные раны, разбередит то, что и так кровоточит. Да это и не страшно. Страшно то, что будет потом. Слезы родителей, неизмеримое негодование их сердец и возможно, никакого покоя в конце. Даже трупам когда-нибудь приходится становиться перед выбором. Перед весьма сложным выбором, выбором сделать других такими же, либо продолжать свое существование, ничего не меняя. Продолжать стоять здесь, на холодном бетонном мосту, в окружении серых домов-коробок, разглядывать эти чужие руки, приделанные так неумело, к этому громоздкому неудобному телу и продолжать разыгрывать жизнь, олицетворяя собой смерть среди живых. Снова взгляд вниз, а оттуда будто бы смотрят тысячи глаз. Кто знает, сколько счастливчиков нашли здесь свое счастье, сотни, а может тысячи, использовали это место как микстуру от мигрени, непонимания, страсти. Тысячи, а может миллионы трупов, согрелись в объятиях этих вод, навсегда повернувшись спиной к этому миру. И никто кроме них не знает, страшно ли это. Коварство времени беспредельно и возможно, даже они, не знают этого. Время, как и всегда, подставляет нам подножку в самый ответственный момент, не оставляя возможности успеть понять, ощутить.
Сила всегда говорит, что время наш враг, что мы должны успеть обогнать его и если это будет возможно, показать спину. Необходимо вывернуться наизнанку, но обвести его вокруг пальца. Сила не знает. Не знает что это то, что отличает нас с ним друг от друга. Я смирилась со временем, подружилась с ним, он же – ведет вечную борьбу. Лишь в одном мы часто сходимся, всегда можно сделать так, чтобы ты застыл во времени. Само время остановить нельзя, но застыть в нем проще простого.
Как легко мы вливали в себя неприятные жидкости, вдыхали густые пары и пылинки обывательского безмятежного счастья. В такие минуты кажется, что все не так уж и плохо. Вы спросите, почему нельзя продолжать упиваться чем-то другим, тем, что приносит удовлетворение. Тогда я так же спрошу вас, а что приносит его? Страсти? Деньги? Ничего из этого. Нельзя утолить жажду, тех, кто когда-то верил в людей, в их мир, в бескорыстность и однажды попрал все их законы, встав на ничью сторону, не уступив места ни пресловутому добру, ни всеми осуждаемому злу. Такими были мы с Силой. Наш выбор необъясним ничем, нельзя сказать из-за чего мы стали такими, вполне вероятно это врожденное качество душ, быть такими.
Нереальность моего положения чувствовалась все острее, я вроде как и стою здесь, но меня нет. Странно понимать, что тебя нет там, где все видят тебя, где ощутимо физически присутствие твоего тела, но твоего ли? Это так же остается вопросом.
Глава 9
Цветок.
По венам бежало что-то чужое. Сила обнимал так нежно, так чужеродно. Я подумала о Сиде и Нэнси. Они наверняка в героиновом раю. Какая глупость! А мне все тот же ад на земле.
На мне нечто шикарное: белое свадебное платье, белые в кружево чулки, в руках бутылка текилы. Мы приближаемся к ошеломлённому нашим видом охраннику клуба. Увесистая
