— Да что с тобой такое, Арина? — крикнул он ей в спину с горечью. — Что с тобой такое?

Она почему-то не ушла от ответа. Остановилась. Повернулась и глянула на него со странной полуулыбкой.

— Извини, Саш. Я просто пытаюсь жить по-другому. Ты всегда хотел, чтобы я изменилась.

— Да, но не до такой же степени! — Он вытянул в ее сторону ладони. — Что на тебе надето, черт побери?

— А, это. — Она помотала подолом рясы и снова странно улыбнулась. — Это просто ночная рубашка. Теплая, удобная. Я замерзла ночью.

— Так пришла бы ко мне, я бы согрел. — Он прошелся жадными глазами по ее телу, которое почти не угадывалось под балахоном. — Я скучаю, Ариша. Знаешь как скучаю!

— Дай мне время.

Она неожиданно вернулась, встала рядом, тронула ладонью его щеки, лоб, губы. Она любила это лицо.

— Дай мне время, Саша, — попросила она, упираясь лбом в его грудь.

— Время на что, малыш?

Очень осторожно он положил руки ей на плечи. Она не дернулась, как пару дней назад, не отодвинулась, не убежала.

— Мне надо во всем разобраться. Самой, без посторонней помощи.

— В чем разобраться, Ариша?

Он слегка потянул ее на себя, чувствуя знакомый возбуждающий запах ее тела. После сна она фантастически вкусно пахла.

— Для начала мне надо разобраться, чего хочет от меня этот странный Воронов. — По ее лицу прошла болезненная судорога. — Он все спрашивает и спрашивает, а я ничего не помню, Саша! Ничего! Кроме странных шорохов и шепота. Но он же достает вопросами. И я не могу понять…

— Что?

Если честно, он плохо слушал ее. Он уже целый месяц не прижимал ее к себе, такую милую, такую податливую. У него даже голова кружилась от того, как сильно он ее хотел. Сильное гибкое тело жены впервые за этот месяц сделалось послушным. Странно, конечно, что под ночной рубашкой она была в нижнем белье, но она в последнее время вообще вела себя странно. Ничего, переживет. Он еще не разучился избавляться от всего этого женского добра. В крючочках не запутается.

— Что ты делаешь, Саша? — вдруг пронзительно крикнула Арина. Ударила его по руке, задиравшей рубашку, и отскочила, будто обожглась.

— Ты чего чудишь-то, Арин? — возмутился он и тронул себя ниже пупка. — Ты не видишь? Я же хочу тебя — аж в ушах звенит!

— Ты опоздаешь на работу. Я тоже. — Она говорила отстраненно, как весь этот последний месяц. — И мне еще в полицию надо заехать, не забывай.

— Ариш, ну давай по-быстренькому, а? — Он был противен сам себе за то, что клянчил у нее удовольствие. — Чего ты, а? Давай!..

— Не сейчас. — Она отступила в коридор и закончила уже оттуда: — И не сегодня.

«Чертова сука! Чертова ненормальная сука! — стучало в мозгах, пока он бежал по лестнице, шел через двор к машине и усаживался за руль. — Лучше бы ты не вернулась тогда! Лучше бы избавила…»

Он понял, что последние мысли были не просто запретными — они были страшными, преступными. Надо сосредоточиться на дороге. Хотя он слишком раздражен, чтобы вести сейчас машину, вон даже ожидание на светофоре кажется невыносимым. В конце концов, едва не сбив пешехода на переходе, он свернул в проулок и заглушил мотор. Нужно было срочно отдышаться, успокоиться, взять себя в руки. Через пару кварталов место его работы, там он не последнее лицо. И лицо это привыкли видеть приветливым, спокойным, часто улыбающимся. Хмурый вид на службе не приветствуется.

Он достал мобильник из кармана куртки, нашел в списке зашифрованного Степана Игнатьевича, нажал вызов.

— Алло! — хрипло произнес он в трубку. — Говорить можешь?

— О, Валюша, привет! — ответили ему с наигранной радостью. — Как ты там? Давно не звонила. Как дела?

— Ясно. — Он вздохнул. — Он рядом?

— А как же! Все как обычно. Ага. У меня все хорошо. Олег, правда, сегодня снова уезжает и бросает меня одну. Слушай, как кстати, что ты позвонила! Может, сходим сегодня куда-нибудь, а? Может, в баню? У меня абонемент на два места завалялся. Пропадет ведь.

— Ясно, — сказал он, когда собеседница замолчала. — Освобожусь к семи и сразу поеду туда. Ты будешь уже на месте?

— Да, конечно. До встречи!..

Да пошло оно все! Саша швырнул телефон на панель, завел машину. Снова вырулил из проулка на проспект. Он постриг принимать не собирается. И ждать не собирается, пока Аринка разберется со своими тараканами и допустит его к себе. Он мужик — здоровый, молодой, темпераментный. Он трех дней без секса не может, не то что месяц! Она с ума, что ли, сошла и поэтому его к себе не подпускает? А может?..

А может, у нее любовник есть? Почему он об этом не подумал? Может, ту ночь она провела с ним? Просто что-то пошло не так, они разругались, и тот, желая ее наказать, совершил с ней такое. Пусть секса у нее в ту ночь и не было, это ничего не меняет. Она могла и с любовником выделываться, как сейчас с ним. Аринка любит, любит держать людей на коротком поводке…

Воронов осмотрел себя в треснувшем зеркале на дверце рабочего шкафа. Что сказать — здоровый образ жизни налицо. Он выглядит намного лучше, чем месяц назад. Одутловатость ушла, взгляд прояснился. Руки не трясутся. И башка работает как никогда. Он за те дни, что не пил, а именно за двадцать восемь минувших дней, раскрыл три преступления по горячим следам. Получил благодарность от начальства и удостоился личной похвалы полковника. И Людка Сизова, Никитина жена, даже стала ему передавать через мужа разные супчики, котлетки и жаркое. Стало быть, перестала его ругать и принялась сочувствовать.

Осталось прогнать тоску из души, и тогда можно будет сказать, что он полностью излечился. Но тоска эта мерзкая никак не прогонялась. Угнездилась в сердце и царапала, царапала… Особенно когда он возвращался со службы. Дома становилось совсем худо. Он пытался звонить бывшей жене, но она не брала трубку. Хотел пару раз сына забрать из детского сада — воспитательница не разрешила. Видите ли, нет на этот случай специальной бумаги от матери.

Нет, ну можно это выдержать? Чем он так провинился, что ему видеться с сыном не дают? Что работал день и ночь? Само собой, задерживался. Да, иногда приходил выпивши. И что, за это надо так наказывать? Он же не бил никого, не скандалил, не оскорблял. И уж тем более не гнал никого на улицу темной ночью. Как Богданов тот же, жену которого Воронов сейчас ждал для беседы.

Богданов этот — мутный мужик, что говорить. Если бы удалось получить от его жены заявление, Воронов бы его точно закрыл на трое суток до выяснения. Просто так, чтобы нервы помотать.

Сначала заявляет, что не ходил жену искать. Потом, когда его фактами к стенке приперли, мол, видели тебя выходящим из подъезда и входящим через три часа, сразу заюлил: да, искал, но не нашел. А если нашел? Если надругался над ней таким чудовищным образом?