Ему не стало ее жаль. Ему стало за нее страшно. Тех демонов, что терзают ее душу, ему, возможно, и не одолеть.

— В общем, так, капитан Воронов. — Она снова взяла себя в руки. Села прямо, голова высоко, взгляд холодный. — Вы сейчас говорите мне всю правду. Или я сюда больше не приду. Мои визиты носят добровольный характер, вы понимаете, да?

— Да.

— Правду! Почему вы ко мне прицепились? Именно ко мне?

И он начал говорить, очень подробно. Подробности эти были ужасными. Конечно, она почти сразу пожалела, что настаивала на откровенности. Все то, что казалось ей до этой минуты сном, вымыслом, игрой больного воображения, обрело черты реальности.

Значит, все это было? То страшное, что казалось ей ночным кошмаром, — это что же, правда?

Арина уперлась лопатками в спинку стула, стиснула кулаки в карманах широкой накидки.

— Подведу итог, — бесцветным голосом произнес Воронов, следя за ее реакцией.

Пока понять было ничего невозможно: Богданова сидела как замороженная.

— В ту ночь, когда была зверски убита очередная жертва, никто ничего не видел. Как и всегда. С места преступления тщательно устранены все следы, тоже как всегда. Никаких отпечатков, ничего, что могло бы выдать преступника. Одно но: в паре метров от того места, где жертве перерезали горло и где потом над ней надругались, все же обнаружены следы. Следы от подошв домашних тапочек предположительно тридцать шестого размера. Размер женский. — Воронов глянул на нее с мольбой. — Понимаете, Арина, это очень смелое предположение, очень! Но что-то подсказывает мне, что в ту ночью монстра кто-то видел. У преступления был свидетель, понимаете?

— И что же подсказывает вам, что этот свидетель я? — вяло отреагировала она, не глядя в его сторону. Кулаки она по-прежнему держала в карманах накидки. — Интуиция?

— И она тоже, — кивнул Воронов. — И то, что вы убежали из дома в тапочках. Мы не смогли снять слепок с подошвы ваших тапок, потому что вы были найдены без одежды. Но…

— Но с чего-то решили, что это мои следы, так?

— Да. Я думаю, что вы случайно стали свидетелем убийства. Как-то проявили себя, и он вас…

— Что?

Ее щеки сделались не просто бледными, они позеленели. Сейчас она сидела перед ним с низко опущенной головой. Со своего места ему было видно, как подрагивают отросшие на макушке волосы. Ее трясло.

— Он схватил вас, смею я предположить, — тихо закончил Воронов. — Но по какой-то причине не убил. Просто вколол усыпляющую дрянь, раздел и бросил на пустыре.

— И что же это за причина, по которой он меня не убил? Что на этот счет вы смеете предположить? — тихо спросила она, не меняя позу.

— Не знаю. Я не знаю даже, прав ли я, думая так. Но если это так, вам угрожает опасность, Арина Сергеевна. Он будет следить за вами, будет охотиться. Специалисты составили его психологический портрет, но у меня на этот счет есть свое мнение.

— Какое же?

— Мне кажется, ему доставляет удовольствие не убийство само по себе, а скорее наблюдение за жертвой. Его мерзкое ожидание есть не что иное, как прелюдия.

— Прекратите, меня сейчас стошнит, — предупредила Арина тихо.

Посидела в тишине минуту, потом осторожно поднялась и медленно пошла к двери. Там остановилась и, не поворачиваясь, произнесла:

— Больше я к вам не приду. Не зовите. Это была не я. Вы ошибаетесь. Прощайте, капитан Воронов.

И ушла, осторожно прикрыв за собой дверь. Бесшумно, неслышно. По коридору тоже наверняка проскользнула как привидение в своем балахоне.

Это была она, у него почти не осталось сомнений. Она видела все. Возможно, попыталась вмешаться, полагаясь на свою физическую подготовку. Она же сильная, крепкая. Вон Богданов утверждал, что жена его способна свалить на пол одним ударом ноги. Но что-то пошло не так, она не справилась. Или перепугалась. Или чудовище застало ее врасплох. Или просто он оказался сильнее, чем тот, кого нарисовали специалисты.

Он сильный. Возможно, высокий. И симпатичный, наверное. Воронов продолжал рассуждать, не отводя взгляд от двери, за которой только что скрылась Арина. Красивый, поэтому девушки идут с ним. Добровольно! Он не отключает их при встрече. Не ломает им руки, не усыпляет. В легких ни намека на хлороформ или еще какую-то дрянь. Богданова первая, на ком он испытал усыпляющее вещество.

Девушки сами идут с ним, потому что — что?

Потому что знакомы? Или просто потому, что он им понравился? Или сумел уговорить сесть к нему в машину?

Машина точно должна быть. Точно! Убийца мобилен. И не может он, перепачкавшись в крови жертвы, сесть потом в такси или в последний троллейбус.

— Вовка, почему ты думаешь, что случай с Богдановой — его рук дело, а? — Никита явился к нему на ужин и теперь обсасывал куриную ножку. — Ни у одной жертвы в крови нет никакого наркотика. Вообще ничего! Они все были чистыми. А ей вкололи лошадиную дозу. Могла бы и окочуриться от холода на пустыре.

— Но не окочурилась, Никита. — Воронов вскинул глаза. — Хотя ночь была холодной и утро тоже. А она осталась жива. Даже от переохлаждения не пострадала. Почему?

— Не знаю. — Никита со вздохом швырнул косточку на салфетку. — Давай о чем-нибудь другом поговорим, а? На работе о работе, в кафе о работе. В кои-то веки пригласил к себе — и здесь не угомонишься никак. Отвлекись, дружище!

— А знаешь, почему она не замерзла, Никит? — Воронов будто его и не слышал.

— Ну почему, почему? — Никита назло другу стащил с блюда последнюю куриную ножку. Будет знать, как рот разевать.

— А потому, что ее там оставили незадолго до того, как нашли. Точно! Как я это сразу не понял, а?

Он радостно потер ладони. Прошелся взглядом по столу, обнаружил пустое блюдо, недовольно скривился:

— Вот только отвлекись — ты сразу все сожрешь. Разве друзья так поступают?

— А разве друзья заманивают к себе на ужин, чтобы два часа молотить о работе? — Никита невинно улыбнулся и шлепнул приятеля по плечу: — В кругу друзей кое-чем не щелкай, Вовка!

Они рассмеялись. На сковородке у Воронова была припрятана еще пара ножек — выучил за столько лет, как Никита любит таскать с тарелки последнее. Положил сразу себе, даже крышку от сковородки предупредительно выставил щитом, давая понять, что не поделится. Быстро расправился с курятиной и запросил кофе.

— Как ты его варишь, не варит никто, Никитка. Давай, давай, не капризничай. Людмиле в постель подаешь почти каждое утро, вот и за мной поухаживай. Друг все же.

Кофе получился божественным. Крепкий, но не горький, сладкий, но не приторный. Такой именно, как Воронов любил. Они достали из пластиковой коробочки по пирожному и уселись к столу с кофейными чашками.

— Да-а, — протянул Никита. — Если бы сейчас твоя Соня увидела это, шлепнулась бы запросто в обморок. Ее Воронов вместо водки хлещет кофе. Да еще с пирожными!