И раз уж она заклеймила семейство Прентисов званием аморального и непорядочного, то теперь мало кто мог отважиться нарушить ее проклятие и знаться с ними.

Даже простые крестьяне старались подражать влиятельной леди. Фенела знала, что когда в лавках Криперса с ней обращались небрежно – если не откровенно грубо, – то это лишь из-за резких заявлений леди Коулби, не стеснявшейся открыто выражать свою неприязнь и недоверие к обитателям Фор-Гейблз.

Весь день после обеда Рекс Рэнсом не мог отделаться от навязчивых мыслей, снова и снова упорно возвращавших его к семье Прентиса и к Фенеле в особенности.

Ему пришлось проехать почти двадцать миль до своего подразделения, расположившегося в соседнем графстве, и все это время по дороге туда и обратно перед мысленным взором майора стояло милое маленькое личико с большими темными глазами.

«Саймон Прентис… Саймон Прентис…»

Словно заклинание твердил Рэнсом это имя, пытаясь поподробнее припомнить все слухи и сплетни, ходившие в прошлом. В памяти сохранилась масса каких-то обрывков разговоров, случайных событий и сцен, но в целом образ Саймона Прентиса так и не прояснился.

Само собой разумеется, живопись Саймона Прентиса он помнил прекрасно. Его картины оставляли неизгладимое впечатление и были слишком известны, чтобы их можно было забыть.

С точки зрения бульварной прессы Саймон ловко состряпал себе имя на смелых и довольно откровенных портретах рыжих женщин; однако знатоки искусства считали его, что называется, художником «от Бога», способным воплотить в своих работах все стороны жизни.

Взять хоть, к примеру, рабочие натюрморты – Рекс Рэнсом припомнил один такой: накрытый закусочный столик перед окошком в Париже, а сквозь стекло виднеется дом напротив, весь в первых бледных проблесках весеннего солнца. Эффект от игры света и теней был просто удивительным.

А вот еще одна работа, тоже пришедшая Рэнсому на ум: ворота монастыря в полдень. Ослепительный солнечный свет на серых камнях, которые, казалось, даже купаясь в горячих лучах, сохраняют суровость и холодную неприступность векового уединения – это было очень символично!

Нет сомнений, Саймон Прентис – выдающийся талант своего времени, и майор надеялся, что сможет познакомиться с ним.

Кроме того, Рэнсому хотелось узнать историю принадлежащего ему портрета. Что же все-таки заставило женщину на картине смеяться?

Но, как ни спешил майор покинуть лагерь и вернуться в Фор-Гейблз, ему пришлось задержаться дольше обычного. Нашлась куча дел, за всем надо было проследить лично, а вдобавок места, предназначенные для размещения людей, оказались пока еще не очень-то подходящими для жилья.

Замученный всей чередой этих работ, он не сразу осознал, что уже рулит по длинному, неухоженному проселку, ведущему в Фор-Гейблз.

Сам дом стоял на вершине холма, с которого открывался вид на всю деревню. Задняя часть постройки пряталась под сенью густых деревьев – окраины обширного лесного массива, тянувшегося на целые мили и почти со всех сторон окружавшего Уэтерби-Корт, усадьбу сэра Николаса Коулби.

Майор заглушил мотор и взялся за чемоданы.

Он собирался приехать вместе с денщиком, но время совпало с солдатским ужином, поэтому пришлось договориться, чтобы тот подъехал позже на велосипеде и занялся распаковкой вещей и прочим обустройством своего начальника.

– Дел там для тебя невпроворот, – объявил Рекс денщику. – У них в доме нет прислуги, да и вообще мое вынужденное вторжение весьма в тягость для леди.

Майору показалось, что в глазах подчиненного явственно промелькнуло слабо подавляемое недовольство; впрочем, судить наверняка было трудно.

«Черт ленивый! – выругался про себя майор. – Ничего с ним не станет, поработает немного сверх положенного. Все равно они живут здесь слишком легко и вольготно…».

Рэнсом знал, что начальство ждет от него жесткой дисциплины и строгости по отношению к подчиненным, но майор был к ним требователен ровно настолько же, насколько и к себе самому; в сущности, по сравнению с ними ему иногда приходилось даже покруче.

Порой его приятели-офицеры удивлялись, где же скрыт источник неутомимой активности Рекса Рэнсома: молодой майор оживал в работе и весь так и сиял, если удавалось найти себе еще какое-нибудь занятие, на первый взгляд даже и не очень-то нужное.

Более того, Рекс редко брал увольнительные, причем на отпуска другим, как правило, не скупился.

«Странный парень! – таков был общий приговор среди сослуживцев. – Безусловно, отличный малый, но ни с кем близко не сходится, вот уже шесть месяцев службы позади, а он все такой же замкнутый, как и в первые шесть дней!»

Если Рэнсом и был осведомлен о том, что говорят о нем за глаза, тем не менее все равно не проявлял ни малейшего желания завести близких друзей или завоевать дешевую популярность в своем кругу.

Действительно, он вел себя крайне сдержанно и несколько отстраненно с подчиненными ему офицерами, так что они относились к нему уважительно, но с прохладцей. В присутствии майора они редко позволяли себе шутить или заводить беседы на более-менее интимные темы.

Характерно, что он и сам избегал вечеринок и старался отклонять приглашения под любым предлогом.

Было общеизвестно, что если предоставлялся благовидный предлог не идти в гости, никого при этом не обидев, то майор непременно воспользуется им.

Войдя в холл Фор-Гейблз, Рекс с неожиданным неудовольствием услышал шум голосов и смех, доносящийся из большого помещения, которое Фенела отрекомендовала ему как мастерскую отца.

В глубине души он надеялся вновь застать Фенелу одну и насладиться мирной вечерней беседой, чтобы получше познакомиться с девушкой. И пока он стоял в нерешительности в сумраке холла, дверь мастерской распахнулась и оттуда выпорхнула прелестнейшая из девочек, когда-либо виденных им. Малышка чуть не сбила майора с ног, в темноте сразу не заметив присутствия постороннего.

– Ох, извините! – воскликнула она.

И тут же удивление исчезло с ее лица, она приветливо протянула ладошку.

– А вы, наверно, майор Рэнсом, верно? – прощебетала она. – Фенела предупреждала о вашем приезде. А я – My.

Улыбка ее излучала приветливость и дружелюбие, но Рекс в ответ только стоял и глазел на девочку, машинально пожимая протянутую ему руку.

Вот уж вовсе не ожидал он встретить здесь нечто столь исключительно прелестное, каким было представшее перед ним личико! Конечно, она еще всего лишь ребенок, да и слишком – чисто по-детски – пухленькая: этакая сытая, пушистая маленькая собачка.

В свое время, подумалось ему, эта девочка превратится в сногсшибательную красавицу и определенно с хорошими манерами.

– Проходите, пожалуйста, – пригласила My. – Я сейчас как раз иду за стаканами, папа делает свой коронный коктейль!