– Она тебе кого-то напоминает? – тихо спросила она.

Хедвиг всматривалась в меня своими добрыми зелёными глазами. Я кивнул.

– Кого?.. Ну кого же?

– У меня была сестра, – сказал я. – Она умерла этим летом. Прямо перед своим днём рождения. Ей должно было исполниться шестнадцать.

Подул ветер. Глаза Хедвиг заблестели от набежавших слёз. Не знаю, из-за ветра или из-за моего признания. Вдруг она подалась вперёд и обняла меня. Она замерла, будто ждала, что я скажу ещё что-нибудь. И я понял: ей можно рассказать всё. Хедвиг – как раз такой человек, которому можно всё рассказать. Но я не смог. Побоялся, что не смогу выдавить из себя ни слова, а просто взвою. Я сжал её плечо – хотел дать ей почувствовать, как я благодарен, что она здесь, рядом со мной.

И Хедвиг поняла: я не в состоянии ничего больше рассказать. Она улыбнулась и хлопнула меня по плечу.

– Бр-р-р, я замёрзла. И проголодалась. Будто полвека ничего не ела. Я же обещала тебе яичницу! Идём?

– Идём!

Когда я стянул с себя холодную, мокрую от снега одежду и ощутил тепло дома Хедвиг, ком в горле, к счастью, растворился.

Вилла «Веточка» была ещё уютнее, чем вчера. Все двери в коридор открыты, будто комнаты ждут нас в гости. Но в доме было тихо.

– Ты и сегодня дома одна? – спросил я.

– Они пошли в магазин, – ответила Хедвиг. – А брат катается на коньках.

– Понятно.

– Если побудешь подольше, они наверняка успеют вернуться, – проговорила она скороговоркой.

– Хорошо, – ответил я, и мы пошли на кухню. – Помочь тебе с яичницей?

– С глазуньей? – рассмеялась она. – Ну ты сказал!

Она показала в сторону гостиной.

– Нет, лучше присядь там. Всё будет готово через минуту.

Я залез на огромный диван с мягкими подушками. И вправду будто сидишь на коленях у бабушки. От печи шёл жар. Я вытянул к ней ноги и ощутил разливающееся по телу тепло. Вскоре из кухни донёсся запах яичницы и бекона. У меня слюнки потекли.

Я свернулся калачиком и вдруг заметил, что за окном кто-то есть. У калитки, ведущей в сад, стоял мужчина и заглядывал внутрь. Немолодой, даже скорее дедушка, чем мужчина. У него была длинная седая борода. Но выглядел он вовсе не добродушным. Он пристально рассматривал виллу «Веточка», и выражение лица у него было странное. Сердитое… или печальное… или и то и другое? Я вскочил и подошёл к окну, спрятался за занавеску и стал за ним наблюдать.

Старик уже взялся за калитку, но остановился в раздумье. Он что, собирается войти сюда? Может, это родственник Хедвиг? Я надеялся, что нет. Что-то в нём меня пугало. Глубокая печаль. Или злоба. Не знаю точно.

Он открыл калитку и ступил в сад. Шёл он медленно, будто каждый шаг давался ему с трудом. Будто он никак не мог решить, идти ему дальше или повернуть назад.

Я бросился в коридор и крикнул Хедвиг:

– Хедвиг, скорей сюда! В саду кто-то есть. Кто-то идёт.

– Погоди, сейчас. Кто-то есть? Не может быть!

Она нахмурилась.

– По-моему, кто-то недобрый, – сказал я.

Мы вместе побежали к окну в гостиной. Я постарался не высовываться из-за занавески. И Хедвиг, по-моему, тоже. Мы спрятались каждый за своей толстой бархатной портьерой и выглянули в сад.

– Где он? – спросила Хедвиг.

– Не знаю, – ответил я. – Только что был здесь.

– Где?

– Он открыл калитку и зашёл в сад.

Мы посмотрели на тропинку, ведущую к дому. Она была пуста. Старик исчез.

Хедвиг посмотрела не меня.

– Ты шутишь?

– Нет, клянусь! Он только что был здесь. У тебя есть дедушка?

– Нет, – ответила Хедвиг.

– Ну, может, пожилой дядя?

– Да нет же.

– Или…

– Да забудь ты о нём! – воскликнула Хедвиг. – Ой, сейчас яичница подгорит!

И она кинулась обратно на кухню.

А я остался у окна. В саду полно наших следов, моих и Хедвиг. Тропинка плотно утоптана, следов старика не разглядеть. И тут меня словно пробил озноб. А вдруг их там нет? И его тоже не было. Вообще не было.

Мы накрыли в столовой с сиреневыми стенами.

– Рождественская комната, – сказала Хедвиг. – Красивая?

– Очень!.. А вы уже весь дом украсили? – спросил я.

В столовой рождественские украшения были везде. На окнах – бумажные ангелочки, на люстре – банты из красных шёлковых лент, а в середине стола красовался подсвечник с большими квадратными свечами. Наверное, у них в каждой комнате по адвентскому подсвечнику.

– Не-е-ет, не весь ещё, – ответила Хедвиг, – ещё много мест, где не украсили как следует. Важно, чтобы в доме рождественские украшения были повсюду. Знаешь почему?

– Нет.

– Будет несправедливо, если мы украсим гостиную, а туалет оставим как есть. Тогда он огорчится.

– Огорчится? Туалет? – Я не мог сдержать улыбки.

– Дом всё чувствует. Каждая комната. И особенно комнаты виллы «Веточка», если ты понимаешь, о чём я.

– Да, понимаю, – сказал я.

Потому что вилла «Веточка» и вправду была таким домом – живым.

– Обожаю украшать всё к Рождеству! – сказала Хедвиг. – Я считаю, что даже самый крохотный уголок в доме должен быть нарядным. Согласен? Рождественское правило номер один: Рождества никогда не бывает слишком много. Даже чулан нужно украсить! У меня есть юлениссе, которого я ставлю туда каждый год. Когда открываешь дверь, чтобы взять что-нибудь самое обычное – швабру, например, – и сразу вспоминаешь, что сейчас Рождество. Так и должно быть. Ведь Рождество – это чудо, и о нём надо помнить всё время.

Я кивнул. Я подумал о нашем адвентском подсвечнике, который так и пылился в кладовке.

Я думал о нём всё оставшееся до обеда время. В конце концов ни о чём другом я думать уже не мог. Я попрощался с Хедвиг и поспешил домой.

Когда я вошёл, мама с папой сидели на диване, уткнувшись каждый в свою газету. Похоже, свободного времени у них было хоть отбавляй. «Больше чем достаточно для того, чтобы достать подсвечник», – подумал я. Но они явно о нём снова забыли. Я побежал в подвал.