Хедвиг уверенно поплыла к глубокой части бассейна, и я обрадовался.

Она плыла так, как я её учил: попеременные гребки руками, попеременные удары ногами. Всё вроде было правильно.

Хедвиг продвинулась на несколько метров, но это, наверное, потому, что она сильно оттолкнулась. А потом движение вперёд вдруг прекратилось. Я видел, как она старается, гребёт руками и ногами, но сдвинуться с места не может.

Хедвиг утягивало вниз.

Я оцепенел. Хедвиг молотила руками и ногами, во все стороны летели брызги, но ничего не помогало. Она погружалась в воду.

Хедвиг проплыла уже прилично, как раз до того места, где до дна ногами она не доставала. И на воде держаться у неё не получалось. Она тонула.

Наконец я очнулся и бросился к ней, плыл что было мочи и подхватил её.

Когда её голова показалась над водой, Хедвиг стала жадно хватать ртом воздух. Я подтянул её до того места, где мы оба доставали ногами до дна, и только тогда она смогла что-то сказать.

– Как хорошо… что ты приплыл!

– Прости! Мне не нужно было оставлять тебя одну на глубине.

– Я сама туда поплыла. Ты не виноват. Но… я была абсолютно уверена, что у меня получится.

– Конечно, получится. И совсем скоро! Нужно только ещё немного потренироваться.

И мы стали тренироваться. Снова и снова повторяли все движения. На мелководье. Одного раза на глубине мне хватило, а уж Хедвиг – тем более. Она делала всё, как я говорил. Хедвиг была очень старательной и терпеливой ученицей, а я – старательным и толковым учителем. Так мне, во всяком случае, казалось.

Но наши старания и терпение не помогали.

Научить Хедвиг плавать было решительно невозможно.

Как бы она ни старалась, она тонула. На животе, на спине, кролем. Я показал ей все приёмы, которым научили меня папа и мой тренер по плаванию.

Бесполезно.

Хедвиг стояла на мелководье. Её глаза, обычно лучившиеся счастьем, потухли.

– Как ты? – спросил я и осторожно положил руку ей на плечо.

Она не ответила.

– Хедвиг?

– Сдаваться нельзя, так ведь? – тихо проговорила она.

Было не похоже, что она говорила искренне.

– Может быть, надо отдохнуть?

Не глядя на меня, она кивнула.

– Да, наверное.

Мы вылезли из бассейна и присели на лавку у окна.

– А ты вон там стояла, – сказал я и показал за окно. – Когда я тебя впервые увидел. Ты прижимала нос к стеклу вот так, – я сплющил нос рукой, – и была похожа на поросёнка. Доброго поросёнка.

Мне хотелось её рассмешить, но она молчала. Я увидел слёзы в её глазах.

– Хедвиг! – тихо позвал я.

Она кивнула.

– Да-да.

– Если прямо сегодня не получится, это не страшно! Мы можем продолжать тренировки до тех пор, пока ты не научишься плавать как рыба. Или дельфин.

– Сдаваться нельзя, – заученно повторила она и вздохнула. – Вот только…

– Что «только»?

– Не думаю, что когда-нибудь научусь.

– С чего ты взяла?! Конечно, научишься!

– У меня такое впечатление, что мои руки, ноги, тело будто не хотят, – проговорила Хедвиг. – Будто… как бы это сказать… это невозможно… будто я физически не приспособлена для плавания.

– Ну, может, у тебя и нет выдающихся физических данных для плавания, но чего же тут невозможного?

– Мне кажется, это так и есть.

– Но почему?

Хедвиг повернулась и пристально посмотрела на меня. Она открыла было рот, чтобы сказать мне что-то – что-то очень важное и серьёзное, – но потом будто передумала.

– Ну тогда надо продолжать тренировку, – тихо сказала она.

– Уверена?

Она взглянула на бассейн. Похоже, она боялась туда возвращаться.

– Ну, может, в конце концов получится.

Я не знал, что и сказать. Не таким я представлял себе сегодняшний день. Я так радовался, так ждал, что она научится плавать, а всё пошло наперекосяк. Только настроение нам обоим испортил.

– А может, закончим на сегодня? – предложил я. – Когда устал, чему уж тут научишься.

Так всегда говорил мне папа, когда я падал духом.

– Думаешь? – с надеждой спросила Хедвиг.

– Ага, – ответил я. – Когда чему-нибудь учишься, всегда так. Сначала нужно позаниматься, потом отдохнуть, а потом снова позаниматься. Когда занимаешься отдохнувшим, вдруг оказывается, что ты многому уже научился. Хотя вроде бы перед этим отдыхал и ничего не делал.

– Правда?

– Совершеннейшая правда, – уверил её я. – Думаю, тебе надо пойти домой и прилечь на диван. На тот большой, уютный, с множеством подушек.

– Ты наверняка прав, – сказала Хедвиг.

– Конечно, прав!

Выйдя из раздевалок, мы встретились на выходе. На улице пошёл снег. Хедвиг подняла лицо к небу. К счастью, она снова стал похожа на себя прежнюю.

– Разве не прекрасно? – спросила она.

Ей на лицо садились снежинки.

– Ага, – ответил я.

Я вытянул руку, и мне на варежку легли три большие снежинки.

– Ты задумывался когда-нибудь, что снег – это вода? – спросила Хедвиг.

– Не особо.

– Разве не странно, что что-то тяжёлое, тёмное и страшное может стать таким лёгким, светлым и красивым?

– Пожалуй, – ответил я. – Я про это как-то не думал.

– Снежинки все разные, – проговорила Хедвиг. – Такими их создала природа. Ни одна снежинка не повторяет другую. Ты замечал?

– Нет, этого я тоже не замечал.

На моей варежке лежали снежинки, почти невесомые. И вправду: одна была похожа на звёздочку, другая – на шестерёнку, а ещё одна напоминала распустившуюся розу.

– Снегопад лучше всего на свете создаёт у меня рождественское настроение, – сказала Хедвиг и улыбнулась мне. – А у тебя что?

– Не знаю, – ответил я.

Хотя я, конечно, знал. Запах имбирного печенья, еловых веток, благовоний и какао. Наряженная ёлка, позвякивание подсвечника-карусели… Но я не мог сказать этого Хедвиг, потому что тогда пришлось бы рассказывать и о Юни.

– Мне пора домой, – сказал я. – Да и тебе тоже. И отдохни как следует. Тогда всё непременно получится.