— Не смотрела, — честно признаётся Сашка. — Что там для меня интересного?

— Да действительно, я же там не снимался, — он закатывает глаза. — Так, к чёрту футбол. Сейчас будем заниматься твоим образованием. А ну-ка быстро включай «Семнадцать мгновений». Можешь сделать так, чтобы Интернет в телевизоре показывал?

— Всё я могу, — ворчит Сашка и снова тянется за пультом.

Кино про разведчиков ей не очень-то интересно, но если вместе с ним, с его бесценными комментариями, да лёжа на его мягком плече… Можно и про разведчиков. А про «Ты — звезда» со странными правилами, и про то, что они будут делать с набранной по блату командой, она подумает завтра. Или вообще никогда. Всеволод Алексеевич пусть думает, а она будет подавать патроны. Как обычно.

* * *

Предыдущий опыт подсказывал, что придётся подскакивать ни свет ни заря и мчаться на Мосфильм, где должны были проходить съёмки. А до того надо чем-то сокровище покормить с утра пораньше, нарядить, да и себя в порядок привести. Она окажется хоть и не в кадре, но точно в центре внимания. Однако, когда Сашка открывает глаза, комната уже залита солнцем. Всеволод Алексеевич безмятежно дрыхнет, раскинувшись на кровати. Сашка хватается за телефон, сначала за свой, потом, перегнувшись через сокровище, за его.

— Всеволод Алексеевич! Всеволод Алексеевич, вы что, забыли будильник поставить?

Накануне она заснула на диване, у него на плече. Потом кое-как добрались до спальни, и Сашка провалилась в сон, понадеявшись, что он поставит будильник. Даже не спросила, во сколько подъём планировался. Но явно же не в десять утра!

— Ну и что за кипиш? — недовольно ворчит он, приоткрывая один глаз. — Сколько времени?

— Без пяти десять!

— Можешь спать дальше. Машина приедет в двенадцать, ехать тут полчаса максимум.

— Разве съёмки не с утра? — вид у Сашки весьма озадаченный.

— У нас — нет, — Всеволод Алексеевич зевает и садится в постели. — Ну вот, такой хороший сон снился. С утра репетиция с массовкой, с участниками, с оркестром. А мы приходим на всё готовое. Какой смысл там лишние два-три часа торчать? И потом, на утренние часы никто в здравом уме съёмки не назначает. Ты представь себе эту красоту в кадре!

Всеволод Алексеевич проводит рукой по лицу и указательными пальцами подтягивает веки к вискам, пытаясь изобразить экспресс-омоложение. Сашка хихикает. Он заспанный, растрёпанный: подстричься до новости о съёмках не успел, а потом не захотел, мол, слишком коротко — ещё хуже будет, и так три волосины осталось, а теперь волосы отросли и рассыпаются в разные стороны.

— Гримёры же есть, — замечает Сашка, выбираясь из постели.

— Возможности грима не беспредельны, мы же не в Голливуде. Так что морда в любом случае должна отвисеться. Сделаешь чаёк с бутербродиками?

Сашка снова хихикает. Как-то ей подозрительно весело сегодня, сама себе удивляется. Кивает и идёт на кухню. На его с Зариной, между прочим, кухню. Но теперь, во второй приезд, она куда меньше смущается. То есть не смущается совсем. Даже некую ностальгию испытала, увидев снова кровать, где всё случилось в первый раз. И вообще здесь всё осталось таким же, как в их прошлый приезд. Даже косметичка с бритвенными принадлежностями, забытая Всеволодом Алексеевичем, лежит там, где он её оставил — на раковине в ванной комнате.

Сашка возится на кухне, кипятит чайник, режет на бутерброды домашнюю буженину. И буженину, и хлеб, тоже домашний, и даже заварку и сироп стевии, который она добавляет ему в чай вместо сахара, Сашка предусмотрительно прихватила из Прибрежного. Чтобы не бегать в первый же день по магазинам. И, пока распаковывала свёртки, пока готовила бутерброды, вспоминала рассказы Тонечки о его гастрольной жизни. Как он требовал, чтобы в Москве покупали его любимую колбасу и везли с собой. Сашка уже не помнила, было это до его диабета, или он просто не заморачивался по поводу содержащегося в колбасе сахара. Но московскую колбаску предпочитал всей прочей, требовал бутерброды с ней в каждом городе. Не учитывая, что походных холодильников у Тони не было, и на третий день гастролей московскую колбаску не хотели брать даже беспризорные тюменские тузики. А Тоня исправно бегала в магазин, покупала точно такую же колбасу, которая продавалась нынче везде, и тащила застрявшему в Советском союзе москвичу, свято уверенному, что за пределами белокаменной по-прежнему голод и дефицит.

Завтракают в гостиной, неспешно, под бормотание телевизора. Всеволод Алексеевич с таким неподдельным интересом пялится в экран, как будто там не тупое шоу для домохозяек идёт, а футбольный матч чемпионата мира. Сашка просто сидит рядом, цедит чай и листает ленту в телефоне. Вместе им и молчать неплохо. В половине двенадцатого Туманов неохотно поднимается с дивана.

— Ну, пора одеваться.

Сашка только головой качает. Вид у него такой, словно на каторгу собирается. Сам согласился, сам радовался. К тому же он выспался, наелся, посмотрел телевизор. Вряд ли же он от всего этого безмерно устал.

— Что ты ухмыляешься? — замечает он выражение её лица.

— Да ничего. Думаю, как всё-таки различаются наши профессии. У врача если смена, то с восьми утра в лучшем случае. Проснулся ты, не проснулся, а уже мчишься на работу, там сразу какой-нибудь аврал. По закону подлости, если нет сил дежурить, обязательно кто-нибудь решит помереть. Даже если никаких предпосылок к этому не имел. И ты вспоминаешь о заваренном утром кофе примерно к вечеру. А один раз я переодеваюсь после суток, и у меня из лифчика, простите за подробности, кусок туалетной бумаги выпадает. Я на него смотрю оторопело, и только через пару минут вспоминаю, что утром собралась, ещё раз простите, пописать, взяла бумагу, засунула, куда все женщины испокон веков самое ценное прячут, а тут меня к кому-то позвали. Ну и всё.

Всеволод Алексеевич хмурится. Сашка запоздало соображает, что он сейчас обидится. Он очень обижается, если кто-то считает профессию артиста недостаточно сложной или тяжёлой.

— Нет, вы только не подумайте! Я прекрасно знаю, какой труд, стоять на сцене по несколько часов и держать внимание зала. И съёмки по полдня тоже радость та ещё! — торопливо говорит она, пока не разразилась буря.

Но Всеволод Алексеевич отрицательно качает головой.

— Я не про то. Меня ты, значит, ругаешь, а сама за своим здоровьем вообще не следила? Это же вредно, весь день терпеть.

Сашка пожимает плечами, удивлённая ходом его мыслей.

— А я, наивный, думал, что женщины в лифчик деньги прячут, — ехидно добавляет он. — Хотя, кому что ценнее, конечно. Вот я помню, в советское время мы на гастроли с