Отмечено, что у Хайека теория «невидимой руки» пере­ осмыслена в эволюционистской перспективе. В результате Хайек разрывает связи с мышлением картезианского типа, подразумевающим фикцию общественного договора. Последняя указывает на классическое, со времен Гоббса, противопоставление естественного состояния и политиче­ского общества. Продолжая линию Дэвида Хьюма, Хайек, наоборот, противопоставляет привычки и обычаи «кон­структивизму». Однако в то же время он утверждает, что обычай выбирает наиболее эффективные и рациональные правила поведения, т. е. правила, в наибольшей мере соот­ветствующие рыночным ценностям. Они приводят к отказу от правил, принятых при «племенном порядке» или в «ар­хаических обществах». По этой причине он критикует тра­диционные ценности и подвергает решительному остракиз­му всякое органическое видение общества. Для него при­емлемы только традиционные ценности, которые можно определить как спонтанные, абстрактные, имперсональные и незаимствованные. Постепенная победа рынка объясня­ется именно таким избирательным характером обычая. Хайек считает каждый спонтанный порядок в основе своей «справедливым», так же как Дарвин считал победителей в «борьбе за жизнь» лучшими. рыночный порядок отныне создает порядок общественный, запрещая любую попытку его реформировать.

Из этого наблюдения можно заключить, что понятие рынка идет у либералов гораздо дальше экономической сферы. являясь оптимальным механизмом расположения ценных ресурсов и регулирования циклов производства и потребления, рынок становится прежде всего концептом социальным и политическим. Сам Адам Смит в той мере, в какой он склонен видеть в рынке наилучшего регулятора общественного порядка, выстраивает отношения между людьми по модели экономических, т. е. товарных, отноше­ний. Рыночная экономика естественным образом перетека­ет в рыночное общество. Пьер розанвалон пишет: «рынок, прежде всего, представление и структурирование социаль­ного пространства и только во вторую очередь децентрали­зованное регулирование экономической деятельности с по­ мощью системы цен»17.

Для Адама Смита рынок является прямым последствием разделения труда: «Каждый участвует в рыночном обмене; таким образом, каждый становится в своем роде торговцем, а общество превращается в общество коммерсантов»18. рынок для либералов является парадигмой, господствую­ щей в обществе, все более и более заявляющем о себе как рыночное общество. либеральное общество является местом свободных обменов, в которых принимают участие лица и группы, движимые только желанием максимизировать личный интерес. Член такого общества, где все продается и все покупается, является либо торговцем, либо собственни­ком, либо производителем, но прежде всего потребителем.

Пьер розанвалон пишет: «Высшие права потребителей для Адама Смита это то же, что всеобщая воля для Руссо». В современную эпоху анализ либеральной экономики постепенно распространяется на все общественные факты. Семья уже воспринимается как малое предприятие, ребе­ нок — как объект долгосрочного инвестирования капита­лов, общественные отношения — как отражение заинтере­сованных конкурентных стратегий, политическая жизнь — как рынок, на котором избиратели продают свои голоса наиболее многообещающим партиям. Человек восприни­мается как капитал. Экономическая логика распространя­ется на все социальное. Зародившись в обществе, она в кон­це концов поглощает его целиком. Как писал Жеральд Берту: «Общество должно рассматриваться исходя из фор­мальной теории заинтересованного действия. Таким обра­зом, отношение вклад­прибыль и есть то, что движет миром»19. Все становится фактором производства и потреб­ ления, все регулируется спонтанным порядком спроса и предложения. Всякая вещь стоит столько, какова ее об­менная ценность, измеренная в цене. Соответственно все, что не может быть исчислено или измерено, объявляется неинтересным или несуществующим. Социальные практи­ки отныне выверяются экономическим дискурсом, абсо­лютно чуждым всему, что не имеет рыночной ценности. Сводя все общественные факты к универсуму измеряемых вещей, он и людей превращает в вещи: вещи взаимозаме­няемые и обмениваемые на деньги.

Такое строго экономическое представление общества также несет в себе значительные последствия. Завершая процесс секуляризации и «развоплощения» мира, харак­терных для модерна, оно заканчивается «растворением» народов и эрозией их специфических отличительных при­ знаков. В социологическом плане утверждение экономи­ческого порядка приводит к делению общества на произ­водителей, собственников и отчужденные классы (кото­рым ранее была, например, аристократия). Этот процесс восхваляли многие авторы, не исключая и Карла Маркса. В плане коллективного воображения такой процесс приво­дит к утверждению на самом возвышенном месте рыноч­ных ценностей, которые до того во все эпохи воспринима­лись как самые низкие. Это неслучайно, ведь они вызваны низкой жизненной необходимостью. В моральном плане он реабилитирует дух заинтересованного расчета и эгои­стичного поведения, осуждавшийся во всех традиционных обществах.

Политика, с либеральной точки зрения, воспринимает­ся как потенциально опасная, так как она создает возмож­ности для осуществления власти, имеющей «иррациональ­ную» природу. Поэтому она сводится к гарантированию прав и управлению обществом в оптике технической экспертизы и менеджмента. Таков фантазм «транспарентного общества», общества, совпадающего с самим собой вне вся­ кой символической соотнесенности и конкретной хаотич­ности. В социуме, живущем по рыночным законам и осно­ванном на постулате о самодостаточности гражданского общества, государство обречено на исчезновение, так же как в утопиях о бесклассовом обществе Маркса. логика ры­ночного общества, как показал Ален Кайе, сопряжена с всеобщей уравниловкой, исходя из взаимозаменяемости лю­дей. «Стержень либеральной идеологии, — пишет Ален Кайе, — состоит в идентификации правового государства и государства рыночного. Отныне призыв к свободному осу­ществлению индивидом своих целей оборачивается его обя­зательством не иметь никаких целей, кроме рыночных»20.

Парадокс состоит в том, что либералы не перестают утверждать, будто рынок повышает до максимума шансы индивида достичь своих целей, в то время как цели самого рынка не могут быть заданы априорно. Как можно говорить о том, что рынок реализует оптимум, если не знаешь, в чем состоит этот оптимум? Фактически можно утверждать, что рынок многократно увеличивает цели (запросы) индиви­дов, но не предоставляет им средств для удовлетворения этих целей, приводя не к удовлетворению, но к неудовлет­воренности в токвилевском смысле этого слова.

С другой стороны, если индивид по определению лучше всех судит о собственных интересах, то что может побудить его соблюдать принятые в обществе правила? Согласно ли­беральной доктрине, моральное поведение уже не является результатом обязанностей или моральных правил, но пра­вильно понятого интереса. Проявляя уважение к свободе другого, я тем самым вправе надеяться на уважение к своей. Страх перед жандармом довершает дело. но если, нарушая правило, я не испытываю страха быть наказанным и если при этом я не чувствую близости к другому, то что может мне помешать преступить правило или закон? Очевидно, ничего. наоборот, если я принимаю в расчет только свой интерес, то я буду делать это так часто, как только смогу.