– А я объяснила матушке, ради кого на самом деле он живет внашей квартире, – криво улыбнулась Соня. – Вот так вот. Она нас обоих потом ивыгнала с криками и воплями, только меня вскоре обратно позвала, потому что безменя мужики в ее сторону и смотреть не хотели, а его на порог больше непустила. Но ладно, это неинтересно. Ты говоришь, твой отец – ну, приемный отец– умер? Почему?

Лида слегка поморщилась. Она понимала, что без этого вопросане обойтись, но кто бы знал, до чего не хотелось об этом говорить!

– Отравился грибами.

– Что?! – Соня побледнела. – Как? Каким образом?!

– Ну как грибами травятся… – дрожащим голосом проговорилаЛида. – Очень обыкновенно! Он же был на пенсии и все лето, с апреля по октябрь,проводил в саду, там у нас домишко такой хиловатый в садово-огородномкооперативе. Я когда приезжала на выходные, когда нет, у меня же работа ненормированная. Да я эту дачу по жизни терпеть не могла! Отец сам себе готовил.А тут черт меня как раз принес – будто нарочно! Отец говорит: надоело накартошке да макаронах сидеть, схожу в лес – как раз грибы пошли. Ну и набрал толи ложных опят, то ли поганку зацепил вместе с сыроежками. Пожарь, говорит,мне. А я вообще в грибах не разбираюсь, я их и не ем никогда, гадость такаяскользкая, ненавижу…

– Я тоже, – шепотом сказала Соня, и ее передернулосовершенно так же, как передернуло Лиду.

– Ну, раз просит, поджарила. А потом заспешила непременно квечеру вернуться в город, в том клубе, где я работаю, сезон начинается не всентябре, а в августе, и как раз вечером было открытие. Умчалась, а через тридня меня нашли с милицией… Он надеялся, видно, отлежаться, никому из соседейничего не сказал. А потом уже поздно стало.

– Да, – протянула Соня. – Не слабо!

– Слушай, – с искусственным оживлением спросила Лида, – а тывместе с матерью живешь или как?

– Или как. Ты разве не в курсе, что матушка наша общая тожеушла к верхним людям?

Сказать, что голос Сони звучал при этом известии равнодушно,значило не сказать ничего.

– Да ты что? А как же?.. Но ведь я ехала, чтобы с нейповидаться после всех этих лет… – Лида ошеломленно покачала головой.

– Повезло тебе, сестричка, что не застала ее. Матушкапоследние годы являла собой весьма печальную картину. Уж на что муженьку моему,Косте, все в жизни было глубоко по фигу, но и у него порою отказывали тормозатерпения.

– Ага! – оживилась Лида. – Значит, ты все-таки замужем!

– О-ой! – Соня обморочно закатила глаза. – У нас неразговор, а мартиролог какой-то получается, честное слово. Смеяться будешь, нотолько Костенька Аверьянов, супружник мой дорогой, тоже… того-этого…

– Какого? – свела брови Лида. – Какого – этого?

– Он умер ровно год назад, – с усилием оборвав истерическийсмешок, сухо, по-деловому, сказала Соня. – День в день. Отравился. Чтохарактерно, грибами. Вот, полюбопытствуй.

Она не глядя сняла с полки и сунула Лиде пачку каких-тофотографий. Кладбищенские жутковатые виды. Молодой человек в гробу – красивыйдаже мертвый, белокурый такой. Злое, затравленное Сонино лицо – на всехфотографиях она держится как-то в стороне от гроба. А это, надо полагать,поминки. Разнообразные женские лица над винегретами и блинами.

– Родня его, что ли? – тихо, сочувственно спросила Лида.

– Нет, сослуживицы. Котик мой трудился в охране местногохудожественного музея. Старые грымзы! Его они обожали, а меня терпеть не могут.Да меня чуть ли не весь городишко терпеть не может. Находились даже майорыПронины, которые пытались повесить Котькину смерть на мою нежную шейку, но,сабо самой, ничего у них не вышло. К их великому огорчению, у меня на тот деньоказалось железное алиби, пусть и не очень-то приличное. А, плевать!

Соня помолчала, опустив глаза, делая какие-то странныедвижения руками. Лида посмотрела – и вспомнила старинное выражение, котороепрежде встречала только в романах: «ломать пальцы». Только теперь ей сталопонятно, как это выглядит.

Вдруг Соня резко потерла руки и вскинула на сестру глаза.

– А, плевать! – повторила с искусственным оживлением. –Ближе к делу. Ты знаешь, сегодня, когда увидела тебя на площадке, поняла, чтобог – есть. Есть он! И откликнулся на мои молитвы. Ты фильм «Щит и меч»смотрела?

– Сонь, я что-то не понимаю…

– Потом поймешь, – оборвала сестру Соня. – «Щит и меч»,говорю, смотрела или нет?

– Это где молодой Любшин? Смотрела разок, – промямлила Лида,совершенно ошарашенная. Получается не встреча двух сестер, а какие-то поминки!

– Ты – разок, а я, наверное, десять разков. Там песня вконце поется классная. Все знают «С чего начинается Родина?», а эту мало ктопомнит. Между тем в ней четко выражена просьба, с какой я намерена к тебеобратиться, дорогая сестричка.

Соня негромко пропела, заглядывая в глаза сестре:

Давай с тобою поменяемся судьбою,

Махнем не глядя,

Как на фронте говорят!

И усмехнулась, наблюдая, как вытягивается от изумленияЛидино лицо:

– Да не навсегда, родная. Только на один вечерок.

* * *

Раньше Аня Литвинова весьма скептически относилась крассказам о семьях, которые рушились из-за бездетности. Они с Димой женились потакой безумной любви, о какой не грех и роман написать, день свадьбы был дляних счастливейшим днем жизни, в шлейфе которого полетели столь же счастливыедни, недели, месяцы, годы… Для них не существовало остального мира, егоповседневных забот.

Подружки Анины, вышедшие замуж гораздо позже, уже вовсютрясли колясочками в скверах и палисадниках и хвастались необыкновенностьюсвоих первенцев, потом вторых детишек, а Аня почему-то все никак не беременела.Не больно-то она и страдала, если честно, потому что Дима стал для нее всем насвете: и мужем, и любовником, и отцом, и сыном, и даже задушевной подружкой –самой лучшей из всех! Все случается, как должно быть, думала она с блаженнымфатализмом, правильно мама утешала когда-то плачущую от зависти к цветущимподружкам болезненную, невзрачную Анечку: «Суженого конем не объедешь!» Вот онаи не объехала своего ненаглядного Димку. И ребеночек у них еще появится – когдапридет время.

Однако время это почему-то никак не приходило, а годы – онишли, и однажды Анечка вдруг с изумлением обнаружила, что со дня их свадьбыминовало уже пять лет.