нежными, блестящими, словно чешуйки, ноготками («И белье, верно, по высшему классу, — предположил Мишаня не без легкого озноба в крови, — бюстгальтер, небось, французский, с застежкой впереди — на спине, под свитером, что-то не заметно, никакого вздутия»). Особенно смущал маслянистый отлив колготок, подчеркивающий худую, но плотную стать затянутой в скользкий нейлон ноги.

«Зато Жежеря проще, уютней, — продолжал взвешивать он, — и темпераментом, видно, бог не обидел — вон как глазками шныряет, усекла, что внимание обратили, аж пятнами покрылась…»

Мишане было легко и приятно думать о будущей своей спутнице, нравилось ему это.

«Оно конечно, всего не предусмотришь, — рассуждал он не то чтобы всерьез, но и не совсем в шутку, а так, слегка подтрунивая над собой, не веря, и в то же время как бы допуская, что возможен и остров, и кокосы, и бронзовая фигурка на пороге хижины. — А вдруг заболею? Лихорадку подхвачу на болоте? А тяжелое что поднять? Ночью согреть, приголубить? Тут Татьяне равной, по-видимому, не найти. С другой стороны, у Сони свои преимущества: худенькая, стройная, подвижная, опять же родинки на шее — красиво.» Правда, при ближайшем рассмотрении родинки как раз и смущали: это сейчас они умиляют, а через год-другой могут, пожалуй, и надоесть, опротиветь до чертиков, и ведь ничего тогда не поделаешь, не изменишь — придется терпеть, разве что пластырем заклеить, чтоб на нервы не действовало, только где его, пластырь, достанешь…

Он так и не принял окончательного решения, оставил на потом. Игра есть игра, тем более, что правила устанавливает он сам, а значит (если очень захотеть, если переступить самим же собой положенную границу) можно сделать и исключение: основать, скажем, целую колонию, взять с собой сразу обеих, а то и третью прихватить — Риту или ту же Любу (в конце концов, не все ли равно, что подумает и скажет покинутый супруг или осиротевшие родители, ведь, удалившись на всю оставшуюся жизнь, он уже никогда не встретит ни Василия, ни однокашников, ни этого вот преподавателя, что как сыч продолжает бубнить по раз и навсегда заученным нотам. Значит, и угрызений совести не будет, все образуется: Василий найдет себе новую жену, а родители как нибудь перебьются — не на смерть, чай, дочерей отправляют, не на каторгу…).

Он переключил внимание на кафедру и попробовал сосредоточиться.

— Требования к реквизитам определений, выносимых без удаления в совещательную комнату, менее строги, — говорил кандидат негромким и как будто бы пыльным голосом. — Они должны сочетать сведения, содержащиеся в пунктах один, четыре, пять и шесть разбираемой статьи. — Последовал жест в направлении доски, на которой были записаны перечисленные пункты. — Остальные данные, содержащиеся в определении, обычно восполняются протоколом судебного заседания. Всем ясно?

— Всем, — откликнулся с галерки чей-то не в меру бодрый голос.

— Может быть, есть вопросы? — спросил он, чтобы выкроить лишнюю минуту и заглянуть в спрятанный за выгородку трибуны конспект.

— Есть, — неожиданно для себя крикнул с места Мишаня.

— Пожалуйста, — кандидат поправил съехавшие на кончик носа очки, стараясь определить, откуда исходит опасность.

Аудитория притихла в ожидании незапланированного развлечения.

— Мне понравилось, как глубоко вы раскрыли тему сегодняшней лекции, — начал с комплемента Мишаня и поднялся. — Но остался нераскрытым один момент.

— Да, пожалуйста, — с деланным интересом поощрил кандидат. — Я вас внимательно слушаю.

— Меня интересует так называемое телефонное право. Как, по-вашему, должен поступить судья, если накануне слушания дела ему позвонили и попытались повлиять на предстоящее решение?

— Это было бы грубейшим нарушением закона, — ответил он без запинки. — Вы знаете, что судья независим и подчиняется только закону. Мы уже проходили эту тему.

— Проходили, — согласился Мишаня. — Но это теоретически, а как с этим вопросом на практике?

— Что, собственно, вам неясно? — человек на сцене нервно передернул плечами. — Пожалуйста, конкретней.

Мишаня прикинул, стоит ли затевать спектакль (тем более, что готового сценария у него не было) или лучше, пока не поздно, дать задний ход.

— Я имею ввиду не грубый нажим, не шантаж, а вполне легальный способ воздействия. Существует, например, такое понятие, как партийная дисциплина.

— Так-так, — скорбно покачал головой преподаватель, будто расставаясь с надеждой на благоразумие студента.

«Черт с ним, — подумал Мишаня, — все равно он меня уже засек — накрылся экзамен.»

— Представьте, например, что в суде рассматривается дело об автокатастрофе, в результате которой погиб человек. — Он дождался утвердительного кивка и, почти не задумываясь, сконструировал ситуацию: — Допустим, вина за случившееся ложится в равной мере на чиновника из райкома — он был за рулем личной автомашины, — и на рядового шофера автобазы, управлявшего самосвалом. Так вот, накануне процесса судье позвонили и попросили учесть, что обстоятельства дела предварительно разбирались в райкоме и там пришли к выводу, что их работник ни в чем не виноват, что виноват шофер и что от судьи ждут сурового, но справедливого приговора. Спрашивается: как поступить судье? Послушаться и нарушить закон? Или остаться независимым и нарушить устав организации, в которой он состоит и решениям которой обязан подчиняться?

— У вас все?

— Все.

— Очень хорошо. — Кандидат соединил руки под животом. — А теперь позвольте поинтересоваться, о чем там, в райкоме, думали раньше? С тем же успехом они могли позвонить следователю и не доводить дело до суда.

Мишаня открыл рот, чтобы ответить, но не нашелся.

Преподаватель весело блеснул линзами, оперся растопыренными пальцами в стол.

— Как видите, ваш силлогизм не выдерживает критики. Думаю, вы ошиблись в самой постановке вопроса. — Он выпрямился и продолжил на ходу, методично курсируя вдоль доски. — Ну а если серьезно, то с точки зрения теории здесь нет противоречия. Партийная совесть, а именно о ней, если я правильно понял, вы ведете речь, в идеале должна совпадать как с профессиональными требованиями, предъявляемыми народному судье, так и с нравственными критериями и гражданскими убеждениями, которые он исповедует и которыми руководствуется при исполнении своего служебного долга…

Было видно, что ответ найден им не сейчас, а извлечен из неисчерпаемого запаса домашних заготовок. Изложив его, кандидат не удовлетворился этим и подвел итог в том же назидательном духе.

— Вы привнесли в свой вопрос субъективный фактор, а их количество столь велико, что безграничным становится и количество выводов, к которым мы придем,