Однако где-то к середине музыкальной композиции я начал нервничать. Сперва категорически не понимал, в чём же дело, сам себе изумлялся, потому что никогда не относился к числу болванов, ревнующих свою женщину к фонарному столбу или воображаемому другу. Да и к чему было ревновать, если она никогда не давала мне ни малейшего повода?.. Стоп — а почему вообще появились мысли о ревности? Из-за какого-то дурацкого танца?

Потом я осознал, что напряжена и супруга. Государь, корректно поддерживавший её то под локти, то за талию, улыбался свободно и непринуждённо, а она — нет. Может быть, что-то было в этом их лёгком светском разговоре? Что-то, обеспокоившее её и заставившее насторожиться меня?

Однако музыка довольно скоро закончилась, и государь, галантно округлив локоть, сопроводил Моресну ко мне. Корректно улыбнулся и ушёл танцевать со своей фавориткой. Я осторожно заглянул под низко сползшее покрывало. Жена приятно розовела, но губы были плотно стиснуты.

— Что случилось?

— Его величество…

— Ну?

Она глубоко вздохнула.

— Я думаю, мне удалось в допустимой форме дать понять, что я не хочу быть наложницей императора.

— А он предлагал?

Она взглянула на меня глубоким, вдумчивым, очень женским взглядом, который меня в ней всегда восхищал. В такие минуты мне казалось, что сама вековая мудрость, взращённая и взлелеянная представительницами противоположного пола, смотрит на меня из её глаз. И тайну, которую она хранит, мне не по силам разгадать. К моей радости.

— Если женщина не желает такого внимания к себе, она сделает всё, чтоб не допустить высказанного предложения.

— Хм…

— Мне кажется, я сумела показать, что государю лучше пощадить своё самолюбие и избегнуть отказа.

— Думаешь, у тебя могут быть неприятности? Он разозлился?

— Отчего? — удивилась она. — Ведь в Империи миллионы женщин. Любая будет счастлива стать наложницей государя. Из-за чего же государю злиться?

«Любая — но ты-то не счастлива», — подумал я с откровенным самодовольством. Но озвучивать не стал. Тут приходится помнить об особом положении его императорского величества. Если бы правитель пожелал взять себе мою жену на время или навсегда, в этом по имперским меркам не было бы ни малейшей обиды мне лично. Пожалуй, равные мне по титулу и положению имперцы даже завидовали бы. Но уж уязвлённым я бы себя не имел права чувствовать. И сердиться на супругу — тоже.

Да я бы, наверное, и не сердился. В конце концов, уступить из страха, тем более если при этом не ставишь мужа в сложное положение — поступок вполне простительный. Но сейчас мне было безразлично, почему она отказала — считая ли себя недостойной такой чести или опасаясь возможных проблем со стороны нынешней фаворитки, или не желая встревать в политику даже краешком. Она отказала, и я вправе был считать, что жена сделала это только и исключительно из любви ко мне.

Это ведь счастье — осознавать, что любимый человек любит тебя.

Вспоминая тот случай, я думал, что двадцать лет нашей совместной жизни с Моресной вполне увенчали то её доказательство любви, даже если доказательством любви поступок в действительности не являлся. Да какая разница… Иногда незнание — благо.

— Ты сожалеешь? — ляпнул я и пожалел.

— О чём? — Моресна посмотрела на меня с удивлением и лёгким раздражением. Её смущение в один миг могло претвориться во что угодно, это она умела. — Так ты решил танцевать со мной?

— Разумеется. — Мы вступили в танцевальный зал, и я подставил ей руку. — Ты хорошо себя чувствуешь?

— Вполне.

— Ты бледна.

— Я немного устала. Что вполне естественно… Ты уедешь?

— Видимо, да. Я должен буду сопровождать государя в его поездке.

— А я не могу с вами? Младшие вполне обойдутся без меня.

— Не стоит, родная. Не стоит. Но сегодня ночью, надеюсь, я могу к тебе заглянуть?

— Когда это я тебе отказывала? — Жена кокетливо сморщилась. — Обращаешься со мной, будто со знатной госпожой, да ещё невесть в каком поколении. Напоказ, что ли?

— А ты знатная дама, ничего уж тут не поделаешь. Смирись… Это обычная поездка, сердце моё. Я не думаю, что задержусь надолго. Не волнуйся, пожалуйста.

— Мне просто хотелось… Как ты думаешь, почему государь прибыл без своей фаворитки? Кажется, у него сейчас младшая леди Урхель.

— Вот уж не представляю.

— Ну да, конечно. Мужчины избегают сплетен.

— Мужчины бывают разные. Но я действительно стараюсь их избегать. Хочешь мороженого?

— Ох, я и так объелась. Пойду присмотрю за Амхин. Пригласи Аштию, она почему-то не танцует.

Моресна мимоходом улыбнулась мне и отправилась на поиски дочери, чья нравственность отчего-то болезненно волновала её, намного больше, чем меня. Пятнадцатилетняя Амхин (я называл её Аней) получилась у нас очень милой девочкой, которая, собственно, никогда не доставляла особых проблем, но обладала особенным свойством характера — умением настоять на своём, если цель стоила усилий. В каких-нибудь мелочах никогда не упорствовала, держалась ласково и покорно. Но я догадывался, что если вопрос затронет что-то для неё жизненно важное, в ход пойдёт всё: уговоры, слёзы, хитрости, шантаж, обман. И, в конце концов, она всё равно поступит по-своему.

Вот теперь моей женой (которая конечно тоже понимала, что за человек её старшая дочь) владел страх, что дочка может влюбиться в кого-то неподходящего, а если нам этот человек придётся не по душе, просто сбежать с ним. При мысли об этом глаза у Моресны становились оловянными, и приходило понимание, в кого Амхин удалась такой упрямой.

Я прекрасно отдавал себе отчёт в том, что на самом деле никакой контроль не убережёт и воспитание тоже едва ли способно защитить от совершения серьёзной ошибки. Но и жене не препятствовал. Разве она сможет понять и принять мой спокойный взгляд на возможные отношения девушки до свадьбы, тем более если речь идёт о нашей дочери? Очевидно, что не сможет. Моресне очень хотелось, чтоб её юная аристократическая семья была безупречной.

Она и так с трудом смирилась с тем, в сколь своеобразный по имперским меркам брак вступил Алексей, мой старшенький, с Кареоей, младшей дочерью Раджефа и Аштии. Собственно, Моресну выводил из душевного равновесия не сам брак. Лишь то, что по закону и брачному контракту Алексей вошёл в семью жены, а не наоборот, что их дети будут наследовать матери, а не отцу. В её понимании это было страшным унижением для первенца, она не понимала, почему я так спокойно согласился на эту свадьбу. Меня радовало хотя бы то, что она не взъярилась на Аштию. К счастью, отношения моей супруги и названой сестры остались ровными.

Я действительно предложил руку Аштии, и та охотно пошла танцевать. В её движениях были лёгкость, непринуждённость, и по всему чувствовалось, что танцем она наслаждается. Изящная, грациозная и гибкая, она и теперь, в середине своего жизненного пути, немногим уступала себе прежней. Магия тут, конечно, тоже постаралась, но отнюдь не только она.