Тогда я решила подкидывать телефон вверх, чтобы хотя бы отправить сообщения. Размахнувшись, швырнула сотовый вверх, но он, ударившись в ветку, отскочил куда-то в сторону и исчез. Я даже не заметила в темноте, куда именно он полетел.

Прижав грязные ладони к лицу, я обреченно заплакала. Я не смогу выбраться. И никто не поможет! Я пропала...

— Набегалась?

Грудь будто плитой могильной сдавило, стало невозможно даже дышать. Я медленно отняла ладони от лица и подняла голову.

Он стоял, привалившись плечом к стволу дерева. Огромная ладонь держала мой сотовый... Заметив, на что я смотрю, монстр сжал пальцы с такой силой, что корпус затрещал. Отряхнув ладони от обломков, мужчина двинулся ко мне.

=Бешеный=

Девица убежала недалеко, но сам факт того, что я ее упустил — взорвал мое равновесие, бросил в лицо огонь, а душу пропустил через жернова. Сначала думал, что догоню — придушу на месте, но позже, долгие минуты исследуя примятую траву, находя сломанные ветки и зацепившиеся на них темные волоски, прислушиваясь к шороху дерна, я постепенно остыл. Вернее, заледенел уверенностью.

Трахну ее. Найду и трахну, чтобы знала, как противостоять тому, кто не любит сопротивление.

Хотя это заводило. До безумия. Другая бы смирилась, а эта — сорвалась и пыталась выжить. Порода. Береговые все такие, как мулы. Готовы сражаться даже с оторванной головой против врага.

Кровь разогрелась в жилах до кипения, я боялся, что сорвусь и сломаю ее в ярости. А она мне нужна живая и здоровая. Дал жертве несколько минут побыть одной. Наблюдал, как пытается залезть на дерево, как бросает телефон в попытке поймать сеть. И когда мобильный так удачно скользнул в мою сторону, я накрыл ладонью экран, потушит его и притих за деревом. Я ждал, что Варя будет ползать по грязи и, раздирая колени, искать телефон, но она вдруг прижалась спиной к дереву и тихо заплакала.

Театральщина.

— Набегалась? — от злости ковырнуло старую рану. Ангелина тоже плакала, когда Лютый ее украл, когда заставил изображать свою невесту. И самое интересное, что на меня стерва Кирсанова никогда не смотрела, а ему, ублюдку, который по сути взял силой, все простила. Но я не простил: ни смерть Милы, ни обвинение… Предатель!

И эта сука, что сейчас таращится на меня, будто в ее глазах развернулось море, — его кровь. И эта мразь будет играть со мной столько, сколько захочу — месть началась.

Раздавил в руке мобильный и, выбросив ошметки в кусты, пошел на девушку, будто свирепый гризли. Дернул ее за шиворот вверх, скрутил руки перед животом и, не обращая внимания на визги и сопротивление, ударил губами по губам. Да, именно так. Не впился, не прижался, а ударил. Так сильно, что под веками засверкало. Язык запекло от жажды, скулы свело от удовольствия. Я погружался в горячую влагу, распалялся еще сильнее и готов был пойти до конца, хотя все планировал иначе. Сучка! Перепутала все планы.

Трахая ее рот, толкнул к дереву сильнее, она завыла, как раненная кошка, дернулась, но я пресек. Зажал сильнее, запрокинул руки вверх. Девушка запищала, вибрируя мне в губы, запротестовала, будто рыба попавшаяся в сети. Сцепив ее кисти одной ладонью, буквально пригвоздил собой к стволу и продолжал таранить языком, выпивая и глотая ее страх. Вку-у-сный, све-е-жий, сочный.

Неожиданно справа по щеке хлестнула ветка. Похрен — лишний шрам не сделает меня хуже, чем я есть.

В брюках стало невыносимо тесно, заныло между ног, в голове помутилось. Я эту породистую кобылу сейчас хочу, и она не понимает, что своими выпендронами делает только хуже — приближает то, что и так неизбежно.

Оторвавшись от искусанных губ и всмотревшись в широко распахнутые глаза, я тихо и медленно произнес:

— Еще раз выкинь подобное, выебу так, что ходить не сможешь, — дернул юбку вверх, рванул мешающие колготки и прижал руку к ее горячей норке. Под кружевом чувствовалась приятная влага. — Усекла, сука? Я не играю с тобой, вбей это в свою башку, — отодвинул белье и провел пальцами по напряженному бугорку. — Если не тупая и хочешь жить — веди себя смирно.

Она захлебнулась рыданиями, глаза расширились так, что девушка стала похожа на куклу. Пролепетала лишь:

— Не надо. Я… не хочу!

— Какого хрена тогда смоталась? Я же сказал сидеть на месте! Ты моя! Услышала? Ты — моя! — надавил пальцами, потеребил, приблизился к ее губам и лизнул уголок. — Моя игрушка. Не слышу, кто ты? — чуть толкнул палец, но остался на краю, не вводил. Чуть глубже — сойду с ума и не смогу остановиться.

Она побелела, как стена в тюремной камере. Губы приобрели синеватый оттенок, но шевельнулись, выдав едва слышное:

— Игрушка?

Баба, как баба. Красивая. Ухоженная. Ничего особенного. Ничего такого, чего нет в любой другой шлюхе. Мокрая щелка, сиськи, губы, густые патлы, ноги, которые удобно закинуть себе на плечи — обычный набор продажной потаскухи. Не более.

Чего меня так несет от нее? Едва сдерживаюсь, чтобы не наброситься! Вколотить хрен так глубоко, чтобы кончить от одного движения. Пиздец. Наверное клокотание мести под горлом подливает огня в кровь, я будто свихнулся — смотрю на нее, а штаны трескаются, пах ноет и тянет.

Понимаю, что путь к вожделенной цели расплаты будет долог и сложен, потому все-таки попытаюсь и удержу себя под контролем, хотя бешенство и ярость пекли затылок, угрожая расплавить мозг.

Легче завалить на ринге громилу Бэна с одного удара, чем приручить девицу, которая сыграет важную роль в моей расправе над Лютым, и не трахнуть ее силой сейчас… Отложить вкусненькое на потом. Сука!

Игрушка? Да, именно так. Моя козырная карта, проход с главного хода в семейку Береговых. Я очень надеюсь, что Лютый оценит мою встречную месть. Он поймет, не тупой, да только сделать ничего не сможет.

Коротко кивнул, слабо укусил девушку за дрожащую нижнюю губу, лизнул приоткрытый рот и, поймав теплый воздух, что втянулся внутрь от ее судорожного вдоха, нехотя убрал из-под юбки руку, потому что идти дальше — это ломать волю, и свою, и ее. Пока рано, нужно дать куколке немного времени оправится от первого шока. Я хоть и зверь, но цацки свои ломать не люблю.

Проведя влажным пальцем по подрагивающим губам, толкнул его в рот — пусть попробует себя на вкус, а потом хрипло сказал, щекоча ее ухо:

— А что делают со сломанными игрушками?

Она закрыла глаза, вжимаясь спиной в дерево и отворачиваясь от моей руки, прошептала:

— Не надо. Я… Я все поняла.

=Варвара=

Сотрясаясь всем телом, я стояла с закрытыми глазами и молилась, чтобы он отстранился. Такой огромный, пугающий до колик в животе и бешеного биения сердца, мужчина нависал надо мной огромной скалой. Холодной и неотвратимой.