Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— «Жидкие фортификации страха, Хренус»— всеприсутствующий голос появился из всех углов и снизу, и сверху. Жуткий, шелестящий, абсолютно бесполый, гулкий, бесконечно реверберирующий; он явно принадлежал газовому облаку в форме пса. Хренус от ужаса не мог не то, что шевелиться или говорить, но даже и думать (Холодное каменное ложе в неосвещенной комнате). Он весь был сосредоточен в глазах и ушах, воспринимая происходящее. Это был предельный ужас, равного по силе которому, Серый Пёс еще никогда в жизни не испытывал.
— «Виноваты ли они в насильственном исчезновении твоего голоса, Хренус?»— продолжал звучать жуткий голос. Зеленые огни внезапно вспыхнули обжигающе-ярко. Хренус почувствовал чудовищную тошноту, как будто бы невидимая рука вколола ему сильнодействующее рвотное. Сильнейший, болезненный позыв сотряс всё его тело и исторг на пол отдельные звуки, пойдя против обезумевшей от страха сущности пса. Он упал и, как только его тело коснулось пола, все его конечности, да и вообще все мышцы, омертвели. Серый Пёс был полностью парализован, только из открытой пасти продолжала изливаться рвота жутких, несформировавшихся слов:
— «Л’ыб…аю…аауллю…арлк…грлк…аа. ук»— Хренус находился уже по ту сторону сознания из-за внутреннего поединка диаметрально противоположных сущностей. С одной стороны была его природа, естество, которое боролось за сдерживание, страх и естественные реакции, а с другой — жуткие позывы, работающие на волю Газового Пса, рубившие путы, сбивавшие оцепенение. Хренус не то, что ничего не чувствовал, он сам превратился в поле, пустое поле, подобострастно меняющее очертание по желанию любого наблюдателя. Возможно, он был уже мертв, и лишь остаточная борьба стихий внутри создавала какую-то видимость жизненных процессов.
— «Глааркх…ааарууукхххллк»— внутри Хренуса как будто что-то лопнуло, и он вообще перестал всё чувствовать — вокруг была тьма, тишина, лишенная запахов, температур, вообще любых параметров.
И в этом безжизненном пространстве снова зазвучал голос Газового Пса:
— «Хренус, ты всего лишь сын потребности и ничего более, всё в твоем естестве кратко, но не ёмко. Предназначение материала, из которого ты состоишь — разлагаться.
Сейчас ты видишь конец своей судьбы; он открыт и в него можно зайти.
Это финал твоей безнаказанности.
Ты обвинен в непредвиденных встречах.
Целые роды псов беременны поражением. Canis — это жертва разоружения морали. Спектральная серая смерть ожидает. Она скрывается в темной кладке стены, красной от слёз. Вожаки псов — это цари фальши. Несвежие блики оставшейся жизни собак исчезают»-
Газовый Пёс сделал паузу, эхо его последних слов постепенно угасало с многократными отражениями.
— «Хренус, ты окружен скрученным гноем праздности. Но ты летаешь над бьющимися узлами познания. Я приходил написать то, что ты не увидел. Так что теперь состоится подключение истины — Стань образом базового пса.
Твоя стезя — распространение упадка котов.
Псы должны построить пирамиды в честь своего исхода.
Твоей наградой будет полная ремиссия болезни, твоим наказанием будет послеубойная обработка.
Не трепи рассвет по подворотням.
Затем слова с грохотом обвалились, и всё заполнил шипящий шум помех в радиоэфире.
Древний солнечный свет
Не высвечивает маятник.
Это кошачьи черепа на огненной земле.
Это пики, покрытые запекшейся кровью.
Это выход в зал, как бросок игральных костей.
Это позвоночник, изгибающийся в хлыст.
Это пакт мечевидных слов, который сломал маятник, и теперь его обломки погружаются в пучины»-
Шел тяжёлый, кровопролитный бой…
Селиванов осторожно выглянул в окно, превращенное обстрелом в дыру с обрушенными краями. Из-за густого дыма пожарищ он мог наблюдать только ближайшие руины домов, рассекавшие дрожащий воздух стежки трассеров и изредка мечущиеся темные фигуры людей. Селиванов сощурил уставшие покрасневшие глаза, пытаясь высмотреть хоть что-нибудь конкретное. Где-то вдалеке, на границе видимости, внезапно появился большой коробчатый силуэт — ТАНК!
Селиванов едва успел отскочить от стены, как весь дом сотрясло от попадания танкового снаряда. Мужчину швырнуло на пол и накрыло волной белой пыли. Он кое-как поднялся на ноги и бросился, откашливаясь на ходу, к дверному проёму, который вел к лестнице. Добежав, он перегнулся через перила и крикнул вниз. Его крик медленно спускался по спирали лестницы ниже, ниже, ниже пока не опустился на дно колодца, где среди водорослей, старых кувшинов, монет и человеческого черепа покоились теперь и обломки маятника.
Маска глумливо дёргалась в пламенеющих судорогах за стеной воды
ЖЛОБ
Жлоб всегда просыпался на рассвете — намного раньше, чем все остальные псы. Первым делом он всегда начинал искать воду — его старое горло очень сильно пересыхало за время сна, и ему просто было необходимо его увлажнить. Обычно он находил облегчение в росе, обильно скапливавшейся на широких листьях папоротника. Затем он потягивался, будил Плевка и вместе с ним приступал к своим делам. Сегодняшнее утро не было исключением, разве что настроение у Жлоба было приподнятое — вдали белым парусом мелькало спасение от голодной смерти в виде плотно набитого крольчатиной желудка, что, несомненно, не могло не радовать Старого Пса. Все остальные псы ещё спали, сбившись в плотный, разношерстный ком меха. Жлоб тихо подкрался к кому и выбрал ту его часть, которая по цвету совпадала со шкурой Плевка.
— «Плевок, значиться, вставай у нас дела сеходня, ой, большие какие»— бормотал Жлоб, тормоша лапами своего протеже.
Плевок, нелепо моргая заспанными глазами, кое-как поднялся.
— «Чертила, ёбанный дурак, нахуй»— это на секунду приоткрыл пасть Мочегон перед тем, как снова забыться сном.
— «Вот так, да. За мной!»— энергично сказал Жлоб и потрусил по едва заметной тропке между деревьями, а Плевок последовал за ним.
Немного отойдя от сонной оторопи, Плевок впал в свое обычное состояние ювенильного восторга, любознательности и преклонения перед авторитетом Жлоба.
— «Жлоб, Жлоб, а вот что люди делают, когда у них есть нечего?»— спросил Плевок, заискивающе заглядывая в глаза Коричневого Пса.
Жлоб раскололся довольной ухмылкой:
— «Ну, видишь ли, Щеня мой дорохой, вот я могу на примере своего хозяина, так сказать, только это описать. Ох, какой был золотой человек, золотой был! Он делал так… чехо… а! Он, значисся шел в места, хде такие… такие… людные места, он шел в них и там, значисся, продавал всегда две книхи свои, нахваливал их всячески, дааа. Первая была, видись ли, он так ховорил, про индейсев, а вторая была про еблю»-
Плевок засмеялся. Жлоб, глядя на него, и сам ухмыльнулся.
— «Ладно… походи, походи… Так вот, понимаесь, книхи-то у него, значисся никто-о-о не покупал никохда, но деньхи почему-то инохда, так сказать, просто так давали и он мох себе что-нибудь купить поессь»-
Плевок на секунду задумался, а затем выпалил:
— «А почему бы нам так не сделать?»-
Жлоб озадаченно взглянул на