— Можно? — Фейт бросила на родителей умоляющий взгляд. Дома она проводила долгие часы в отцовской библиотеке, изучая книги, посвященные доисторическим животным, и восхищаясь рисунками, изображающими кости давно вымерших созданий. Мысль о том, чтобы увидеть настоящие раскопки воочию, взволновала ее.

Миртл взглянула на мужа. Тот бросил отстраненный взгляд на стол и прокашлялся:

— Не вижу причин, почему бы и нет.

Появилась Жанна, аккуратно поставила поднос с невинным видом и направилась к выходу. Ломти с нарочитой тщательностью были порезаны на куски толщиной в полдюйма, но не пережили такого обращения. Ошметки хлеба лежали на шрапнели из крошек, сохраняя форму лишь за счет масла.

— Жанна! — окликнула Миртл уходящую горничную, но та прикинулась глухой. — О, это уже слишком! Я все выскажу миссис Веллет, пусть даст ей нагоняй!

Сверху донесся приглушенный грохот, звук маленьких бегущих ножек, сопровождаемый хлопками дверей. Миртл скривилась и бросила взгляд на мужа, который поморщился, воздев глаза к потолку с явным неодобрением: Говарда не должно быть видно в такое время и тем более слышно.

— Фейт, — тихо произнесла Миртл, — ты не будешь так добра позавтракать с братом сегодня, а потом помочь ему с уроками? — Она даже не посмотрела на дочь, чтобы услышать ответ.

Фейт завистливо окинула взглядом жаркое из рыбы, риса и карри, ломтики бекона, тосты и мармелад и встала. Однажды Миртл объяснила Фейт, как правильно отдавать приказы слугам. Формулируешь фразу в виде вопроса, чтобы слова не прозвучали грубо: «Не могли бы вы подать чаю? Не могли бы вы поговорить с кухаркой?» Но вместо вопросительной интонации говоришь утвердительно, чтобы показать, что на самом деле это не вопрос и никому и в голову не придет ждать отрицательного ответа. Фейт подумала, что именно так мать с ней и обращается.

Говарду отвели две сообщающиеся комнаты — ночную детскую для сна и дневную детскую для игр, уроков и приема пищи.

— Ненавижу эти комнаты, — объявил он, понемногу откусывая тост и запивая его водой. — Тут ночью бегают крысы. Я не могу спать без Скордл.

«Скордл» было исковерканное «мисс Коддл» — имя его няни, дома, в Кенте, спавшей с ним в одной комнате. Фейт втайне нравилось прозвище «Скордл» — оно походило на имя загадочного животного.

Фейт и сама не любила детские, но по другим причинам. Весь прошлый год она чувствовала себя словно на качелях, швырявших ее из детства во взрослую жизнь и обратно. Яснее всего это ощущалось во время приема пищи. Порой она обнаруживала, что за ночь выросла со скоростью бобового стебля и ей дарована честь есть вместе с родителями в столовой. А потом без предупреждения она снова оказывалась в детской вместе с Говардом и миской каши, и маленький не по росту стул скрипел под ее весом.

Детская еда была «простой» и «полезной», что обычно означало безвкусной и вконец переваренной. Все детские воняли картошкой, рисовой кашей и дважды проваренной бараниной. От этого запаха Фейт казалось, будто на нее натянули старое платье, которое ей отчаянно мало. Ей хотелось чесаться.

— В другую руку… — Фейт ласково переложила ложку из левой руки Говарда в правую. Ежедневная борьба.

Главная трудность ждала ее после завтрака ей предстояло одеть брата в синий пиджак. Говард терпеть не мог этот пиджак, который ему приходилось носить на всех уроках. Левый рукав его был пришит к боку, таким образом, левая рука оказывалась в ловушке кармана, и он не мог ей пользоваться.

Упорное желание Говарда делать все левой рукой было, по словам Миртл, прихотью, из-за которой не стоило беспокоиться, но ее не стоило и поощрять. Гувернантка, воспитывавшая его до «Скордл», была слишком снисходительной, и у него развились кое-какие «дурные привычки».

— Ты же знаешь, что говорит мама! Тебе надо научиться писать и есть как положено до того, как ты пойдешь в школу! — Родители собирались отправить сына в закрытую школу, когда ему исполнится восемь.

Говард поморщился, как он делал всегда, когда речь заходила о школе. Фейт сглотнула комок горечи и зависти.

— Ты везунчик, Говард. Некоторые были бы счастливы, если бы их отправили учиться в хорошую школу. — Фейт не стала сознаваться, что сама относится к их числу. — Послушай! Если ты наденешь пиджак и сделаешь свои письменные задания, потом мы пойдем гулять в сад. Ты сможешь взять с собой пистолет!

Сделка показалась Говарду приемлемой.

Выйдя из дома, Говард бегал и стрелял по окнам верхних этажей, направляя на них свой деревянный пистолетик и истошно вопя: «Бум! Бум!» Он «подстрелил» черных ворон, флегматично подпрыгивавших при его внезапном приближении и лениво раскрывавших крылья, чтобы опередить его. Он стрелял во все, что попадалось им на грязной каменистой тропинке к морю.

Если бы кто-то заметил, как он ведет себя, Фейт наверняка отругали бы, что она позволяет ему так «утомляться». Все очень боялись, что Говард, единственный выживший сын, подхватит какую-нибудь смертельную простуду. Фейт уже была свидетельницей того, как пятеро ее младших братьев перестали цепляться за жизнь и увяли, словно маргаритки. Одни умерли в младенчестве, другие протянули несколько лет. Первых двух звали Говардами, потом были Джеймс и два Эдварда. Поэтому все считали выжившего Говарда хрупким, как будто умершие братья протягивали к нему руки. Но Фейт знала, что Говард гораздо крепче, чем полагают ее родители. Она понимала, что ему нужно бегать и носиться изо всех сил, пока он не устанет, а еще играть со своим пистолетиком. Он стрелял в те вещи, которые его пугали. Так он пытался сделать новый, незнакомый окружающий мир более безопасным.

Ее взгляд зацепился за приземистую башню на краю рощи. В свете дня Фейт обнаружила, что древнее строение — не более чем одноэтажный обрубок, глазницы окон заросли плющом, а каменная кладка была испещрена бурыми пятнами. Фейт захотелось осмотреть руины, но у нее были более неотложные занятия. Перчатки-улики жгли ей карман. Надо было как можно скорее от них избавиться, пока их не обнаружила какая-нибудь служанка.

Ближе к морю тропинка раздвоилась. По левой можно было взобраться на утес, но Фейт и Говард свернули направо, на выложенную булыжниками дорожку, ведущую к пляжу. Там Говард носился как сумасшедший, метясь в птиц, расстреливая грязно-коричневые утесы, вздымавшиеся по обе стороны, и собственную тень на влажном песке.

На пляже стоял маленький лодочный сарай с единственной лодкой внутри, возле которой была навалена куча камней. Пока Говард носился по берегу, Фейт проскользнула в сарай и сунула перчатки между парой валунов, сразу почувствовав облегчение. Почему-то чувство вины было острее, пока ее могли поймать с поличным.

Фейт вернулась на пляж. Ей тут скорее нравится, подумала она, несмотря на все эти мрачные цвета и свинцовую серость неба. Перед ее мысленным взором раскрылись учебники отца по естественной истории, и она с легкостью нашла слова для того, что видела. Вот проворные острокрылые крачки плавно скользят по серому воздуху. Вот важная черно-белая гагарка чистит перья на обломке скалы. Белые цветки морских водорослей трепещут среди камней.