танцовщице, надевающей пуанты. Пальцы привычно ощутили гладкую пену фарфоровых кружев. Выскочил обратно в коридор, достал из валенок портянки, завернул свою добычу, сунул в валенки ноги, натянул ватник и начал пристраивать хрупкую статуэтку во внутренний карман.

В этот момент Клеменс Фальк почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд и, вздрогнув, поднял голову. Через щелочку в приоткрытой двери на него внимательно смотрела девочка лет семи.

Глава вторая

Наши дни. Снежана

В квартире Лидии Андреевны было очень чисто и как-то свежо, что ли. Несмотря на очень старую, сохранившуюся с советских времен обстановку, здесь не пахло затхлостью. В воздухе витал какой-то цветочный аромат, словно старушка использовала какой-то необычный освежитель воздуха.

Планировка квартиры была такой же, как и у Машковских. Правая дверь из прихожей вела в маленькую комнату, в которой у Снежаны располагалась мастерская, а здесь же располагалась библиотека. Высоченные книжные стеллажи, плотно уставленные книгами, упирались в потолок, который в их доме составлял три с половиной метра. Рядом со стеллажами стояла стремянка, видимо, для того, чтобы можно было добраться до верхних полок.

Лидия Андреевна перехватила Снежанин взгляд.

– Увы, моя дорогая. До книг на верхних полках я не могу добраться уже лет семь. После семидесяти пяти я решила, что не могу позволить себе такую роскошь, как перелом шейки бедра, а потому запретила себе залезать на эту стремянку. Потратила несколько дней, но переставила книги таким образом, чтобы загнать наверх самое ненужное, и теперь довольствуюсь только тем, что находится на расстоянии вытянутой руки.

Помимо книжных шкафов в комнате стояли удобный диван, кресло, в которое тут же захотелось залезть с ногами, чтобы уткнуться в книжку, и письменный стол с зеленым сукном и лампой с абажуром, разумеется, того же цвета. Снежана смотрела во все глаза, потому что видела такое только в кино.

Левая дверь в их квартире вела в мамину комнату, которая и здесь явно принадлежала немолодой одинокой женщине. Полутораспальная кровать, шкаф, комод, телевизор на стене, тоже стол у окна, правда небольшой. Стул.

– Это комната моей сестры, – рассказывала Лидия Андреевна, проводившая для Снежаны эту небольшую экскурсию. – Она прожила в этой квартире с 1949 года и до самой своей смерти. Когда мы с мужем ездили по миру, она была хранительницей этого семейного очага. Сначала долго ухаживала за мамой, когда та болела, потом осталась одна. Мы вернулись домой насовсем позже. Надя к тому времени уже умерла.

Да, теперь Снежана вспомнила, что встречала в подъезде еще одну пожилую женщину. Давно, когда была еще совсем крохой. Когда она училась в школе, никакой Надежды Андреевны уже не было. Кажется.

Прямо располагались две комнаты. Правая была спальней Лидии Андреевны. Здесь стояли широкая кровать и большой встроенный в стену шкаф, на стене тоже висел телевизор, рядом картина, а на туалетном столике у окна громоздились флаконы с духами, баночки с кремом, щетки для волос и шкатулки с украшениями. Старушка была модницей и, несмотря на почтенный возраст, по-прежнему следила за собой. Снежана улыбнулась.

Длинный коридор, уходящий влево, вел на кухню. Она, к слову, была довольно современной. Дубовому мебельному гарнитуру точно не больше десяти лет, импортная газовая плита, большой дорогой холодильник и прочий набор бытовой техники, довольно полный, свидетельствовали о том, что об удобстве в этом доме заботились и проблем с деньгами не имели. Лидия Андреевна щелкнула кнопкой стеклянного электрического чайника, тут же послушно зашумевшего и засиявшего синими огоньками.

– Чай будем пить в гостиной, – сказала она, споро расставляя на большом серебряном подносе фарфоровые чашки, сахарницу, молочник, блюдечко с порезанным лимоном, жестяную банку с печеньем, хрустальные розетки и несколько вазочек с разным вареньем. – Там и поговорим.

О чем именно собиралась поговорить с ней соседка, Снежана совершенно не представляла. Судя по тому, что за все годы проживания бок о бок они перекинулись от силы парой десятков слов, Лидия Андреевна была закрытым и замкнутым человеком, не очень-то пускающим других и в душу, и в жилище. Что же изменилось? Возраст? Или что-то случилось?

Снежана вдруг поняла, что подсознательно ждет какого-то нового приключения, но внутренне посмеялась над собой. Во-первых, ни в какое приключение эта сухонькая, сохранившая элегантность движений старушка втянуть не может, а во-вторых, права мама, сказавшая, что Снежана мечтает вляпаться в историю, из которой ее придется спасать следователю Зимину. Вот только захочет ли он? На этом месте внутренних рассуждений ей стало грустно.

– Помогите мне, деточка, – попросила ее Лидия Андреевна, – унесите, пожалуйста, чайник, а я возьму поднос.

– Давайте наоборот, он, наверное, тяжелый.

Снежана подхватила с кухонного стола поднос, оказавшийся, на самом деле серебряным. Без дураков, как говорил Зимин. Господи, да что это она то и дело вспоминает мужа. Свет на нем клином сошелся, что ли. Перехватив поднос поудобнее, чтобы не уронить, она пошла за Лидией Андреевной по коридору в гостиную, последнюю комнату в квартире, которую она еще не видела. Ей даже ванную и туалет зачем-то показали. Они оказались тоже отлично и современно отремонтированы, одеты в красивый и со вкусом подобранный кафель, с душевой кабинкой вместо ванны и удобной итальянской сантехникой. Да, надо признать, владельцы это квартиры явно не испытывали проблем с деньгами.

Когда Снежана вошла в гостиную, у нее даже дух перехватило. Эта комната была похожа на музей антиквариата. Буфет резной, дубовый, еще дореволюционный. К стоящему посредине комнаты овальному столу, накрытому белоснежной скатертью, прилагались одетые в такие же белые чехлы стулья. Коричневый кожаный диван на витых ножках гармонировал с парой кресел, на которых, похоже, поменяли обивку. Здесь кожа была кремовой. Рядом с одним из кресел стояла этажерка с музыкальной шкатулкой-граммофоном. Явно очень дорогой раритет. А на пианино возле окна были расставлены три фарфоровые статуэтки, казавшиеся сделанными, Снежана даже глазам своим не поверила, из кружева.

Она поставила поднос на стол и подошла поближе, не решаясь взять подобное сокровище в руки. Статуэтки представляли собой танцовщиц. Первая стояла на одном колене, подняв руки над головой, во французской третьей позиции. Вторая танцовщица сидела в глубоком книксене, словно выйдя к публике на поклон. Третья держала руки в четвертой позиции, видимо только здороваясь со зрителями.

Платья на всех трех фигурках были с пышными белыми кружевными юбками. У первой узор на наряде был голубым, у второй – сиреневым и у третьей – желтым. Кружево казалось таким настоящим, что у Снежаны даже закололо кончики пальцев, так захотелось проверить. Она умоляюще посмотрела на Лидию Андреевну, расставляющую на столе посуду для будущего чаепития.

– Можно посмотреть?

– Что? Да, конечно, смотри на здоровье, – доверительно перешла на «ты» Лидия Андреевна.

Снежана взяла одну фигурку в руки, ту самую, где хрупкая балерина только собиралась отдать свой танец на суд зрителей. Нет, вся она была сделана из фарфора, в том числе и невесомое кружево, на расстоянии шага казавшееся выполненным из ткани, а не из керамики. Удивительная техника. Просто удивительная.

– Нравится?

– Очень. – Снежана поставила фигурку на место, сделала шаг назад, любуясь совершенством линий. – Я никогда не встречала подобного раньше. Что это?

– Дрезденский кружевной фарфор. – Хозяйка закончила накрывать на стол и жестом пригласила садиться. Снежана уселась на тяжелый стул, еще раз обернулась на пианино, потому что фигурки приковывали ее внимание. Интересно, почему? Из-за кружева, что ли? – Это трофейные фигурки, которые мой отец привез из Германии после войны. Их часть была расквартирована в Лейпциге, он там жил в немецкой семье и, уезжая, прихватил с собой немало добра. Практически все, что ты сейчас видишь в этой комнате, оттуда.

Снежана против воли поежилась. Лидия Андреевна заметила ее непроизвольный жест.

– Да, сейчас к этому относятся по-разному. Некоторые как к мародерству. А тогда в трофеях не видели ничего позорного. Да и забирал это отец не с целью наживы, а как память. Все, что он тогда привез, никогда не покидало нашей семьи. Ни он, ни мы ничего не продали. Да и вещей было немного. Полный фарфоровый сервиз на двенадцать персон, серебряный поднос и набор столовых приборов, музыкальная шкатулка и вот эти четыре фигурки танцовщиц.

– Четыре? – Снежана снова перевела взгляд на пианино, где стояли три танцовщицы.

– Да, изначально их было четыре. Была еще надевающая пуанты балерина в нежно-розовом платье. Самая моя любимая. Она пропала при трагических обстоятельствах, практически сломавших жизнь моей старшей сестре. Если тебе интересно, могу рассказать.

Было очевидно,