Чай пили здесь же, в комнате, потому что кухню Женяпревратил в фотолабораторию, где проявлял пленки, обрабатывал пластины, печатали сушил снимки. Там, правда, осталась плита, на которой грелся чайник, но всеостальное, включая холодильник и кухонную утварь, находилось в комнате. Сергейи хозяин квартиры горячо обсуждали августовские события в Чехословакии и наКрасной площади, а Надя маялась от скуки, потому что политикой неинтересовалась и ничего в ней не понимала, однако делала заинтересованное лицои кивала, не сводя глаз с Сережи и продолжая думать о своем. Главным образом отом, как она его любит, и о том, какая она счастливая, потому что он любит ее.

– Они допустили одну ошибку, только одну, но так дорогоза нее заплатили! – сокрушался Сергей.

– Какую?

– Они отменили цензуру. Если бы они этого не сделали,все бы у них получилось. Начали бы строить свой социализм с человеческим лицом,развивать рыночное хозяйство, реабилитировали всех, кто пострадал от репрессий,боролись бы с тоталитаризмом, номенклатурой и бюрократами, и никто бы им непомешал. Думаешь, Кремль рыночного хозяйства испугался? Да ему без разницы,пусть бы у чехов был частный сектор, как в Венгрии или в Югославии. Нашицековские заправилы именно отмены цензуры испугались, потому и ввели войска.Пока есть цензура, все можно делать и перестраивать потихоньку, не будоражаумы, просто народ будет чувствовать, что постепенно жить становится легче исвободнее, и думать, что это и есть торжество идей социализма. И все довольны.А как только отменяешь цензуру, на людей начинает изливаться такой поток новыхмыслей, что сознание не справляется, начинается разброд в мышлении, а это –прямая дорога к бунту.

– Думаешь, все так просто? – Женя с сомнениемпокачал головой. – Думаешь, тут, в Москве, все умные, а в Чехословакииодни дураки сидят и никто до этого не додумался? Так не бывает, Серега. Ипотом, что значит – делать потихоньку? Потихоньку, тайком делают что-то, когдазнают, что это плохо, неправильно, а они знали, что правы. И между прочим, онидействительно правы.

– Да правы, правы, конечно, кто же спорит, но надо же сумом действовать, а не вот так, в открытую! Они что, не понимали, с кемсвязались? Не понимали, что наше руководство этого не потерпит?

Надя не очень отчетливо представляла себе, о чем они спорят.О Пражской весне она вообще, кажется, ничего не слышала, потому что сама газетне читала, а на обязательной политинформации в Консерватории, где она училась,об этом как-то не говорили, вернее, говорили, но только уже в сентябре, когдазакончились летние каникулы, и не особенно подробно. Так, между делом,упомянули, что в августе руководство ЧССР обратилось к СССР с просьбой ввестивойска для укрепления обороноспособности Варшавского блока против НАТО. Нуввели войска – и ввели. Митингов под лозунгом «Руки прочь от Вьетнама» былокуда больше, звучали они куда громче, и название деревушки Сонгми, сожженнойдотла американским лейтенантом Келли, известно каждому. А Наде Филановской былоне до этого, она вся ушла в свою любовь и в нетерпеливое ожидание зимы:Сережина жена наконец родит ребенка, и он с ней разведется. Надя и Сергей тогдапоженятся, и у нее начнется совсем другая жизнь, совсем новая, совсем взрослая,такая тревожно-манящая своей неизведанностью, но обязательно полная любви инежности.

Около десяти вечера она заторопилась домой. Пока родители незнают о Сереже, нельзя приходить слишком поздно. Ну сколько же можно тянуть софициальным знакомством? Она учится, Сережа работает, встречаться они могут некаждый день, да и то только по вечерам, и эти три-четыре часа пролетают всегдатак быстро! Конечно, они и в выходные встречаются, но все равно ей оченьхочется, чтобы часов, проведенных вместе, было намного больше. А еще лучше,чтобы можно было не ночевать дома. Но это совершенно невозможно, пока мама спапой не одобрят ее будущего мужа.

– Сережа, когда ты к нам придешь? – спросила Надя,когда они шли от метро «Площадь Революции» по улице Горького в сторону еедома. – Ну сколько можно тянуть?

– Я пока не готов, – скупо проронил он.

– А когда же? Сереженька, я не могу так больше, тыпросишь, чтобы я не говорила родителям о тебе, и мне все время приходитсячто-то придумывать, врать, чтобы объяснять, куда я ухожу и откуда так поздновозвращаюсь. У меня уже фантазии не хватает. И вообще, я плохо умею врать искоро попадусь. Давай я им скажу, а?

– Надюша, я прошу тебя… Я не могу знакомиться с твоимиродителями, пока не разведусь, ну неужели тебе так трудно это понять? Как ябуду смотреть им в глаза, если они будут знать, что у меня беременная жена? Даони меня на порог не пустят, более того, они запретят тебе со мной встречаться,будут контролировать каждый твой шаг, не будут подзывать тебя к телефону, и мытогда вообще не сможем видеться. Ты этого хочешь?

Этого Надя, само собой, не хотела, однако ни на одну секундуне допускала мысли о том, что Сергей прав. Ну как такое может быть, чтобыродители ее не поняли и не одобрили? У нее такие замечательные мама и папа,такие умные, добрые, веселые, талантливые! Они просто не имеют права ее непонять. Наденька Филановская искренне и радостно любила и жизнь, и всех людей ипотому пребывала в счастливом убеждении, что такая огромная любовь не можетоказаться безответной. Конечно же, и жизнь будет к ней благосклонна, и люди еетоже любят, а уж о родителях и старшей сестре Любе вообще речи нет. А кольлюбят, то ни за что не станут препятствовать тому, чтобы она была счастлива.Сережа упирается, потому что не знает, какая у нее замечательная семья. Ну ипусть. Главное – она знает и поэтому верит, что все будет хорошо.

Решение пришло неожиданно, и Надя сперва даже удивилась, чтоэто ведь так просто, почему же она раньше не сообразила? И совсем необязательно говорить об этом Сереже, она и сама прекрасно может все устроить.Вот только момент надо выбрать удачно.

Дома она еще не успела снять пальто, как в прихожую фуриейвылетела старшая сестра Люба.

– Где ты шлялась? – зловещим шепотом началаона. – Сейчас тебе будет.

– У нас было комсомольское собрание, а потом митинг взащиту Вьетнама, – Наденька округлила глаза, всеми силами стараясь продемонстрироватьнедоумение. – А в чем дело? Я же предупреждала, что задержусь.

– Не было у вас никакого собрания, тебе какая-то твояподружка звонила, с мамой разговаривала, вот и выяснилось.

– А почему мама дома? – удивилась Надя. – Унее же сегодня спектакль.

– Спектакль! – фыркнула Люба. – У Громоваинсульт, спектакль отменили, заменили на «Бесприданницу», а мама в ней неиграет. Она уже с семи часов дома.

Надо же, а Надя даже не заметила мамину машину возлеподъезда. Впрочем, когда рядом Сережа, она вообще ничего не замечает, смотриттолько на него и думает только о нем. Вот невезенье! Надя была вполне разумнойдевушкой и приходить домой так поздно, как сегодня, позволяла себе только в тедни, когда у мамы был спектакль, стараясь при этом вернуться раньше ее. Отец,главный режиссер этого же театра, в расчет как-то не принимался, потому что он,как правило, оставался до конца спектакля, а если бы ему позволили, вообще жилбы в театре. Если же он по каким-то причинам проводил вечер дома, то уж точнони в какие телефонные разговоры с подружками дочерей вступать не стал бы иникаких вопросов им не задавал бы. Ничто в этой жизни не интересовало егобольше, чем театр, и за возможность служить ему он отдал бы все, не считаясь нис чем.