многократно и только после их практического подтверждения превращаются в естественнонаучные теории. Успехи трудовой деятельности людей являются тем критерием, который надежно доказывает истинность положений науки.

Что же касается притязаний науки на всю действительность, а не на одну какую-либо ее сторону, то эти притязания вполне правомерны: длительное развитие наук о природе показало, что существует только одна материальная действительность, которая вся, во всех гранях и проявлениях доступна науке.

Протестантские богословы, когда речь идет о многочисленных исторических примерах преследования естествоиспытателей церковью, делают обычно кивки в сторону своих католических собратьев: дескать, этим занималась католическая церковь и на ней лежит основная тяжесть вины. Но факты истории свидетельствуют, что протестантские церкви не так далеко отставали от католической в гонениях на научное знание.

За несколько десятилетий до того, как католическая инквизиция внесла в индекс запрещенных книг гениальный труд Николая Коперника «Об обращении небесных сфер», в котором доказывалось, что Земля и планеты вращаются вокруг Солнца, идеологи протестантизма выступили против нового учения. «Все исповедания протестантской церкви — лютеране, кальвинисты, англикане — соперничали друг с другом в объявлении учения Коперника противоречащим священному писанию…», — отмечает Э.Д. Уайт[24].

Мартин Лютер, узнав об учении Коперника, объявил его еретическим. «Публика прислушивается к голосу нового астролога, который старается доказать, что вращается земля, а не небеса, или небосвод, не солнце и не луна, — писал он. — Всякий, кто хочет показаться умным, должен выдумать новую систему, которая из всех систем является, конечно, наилучшей. Такой глупец хочет перевернуть все наши знания по астрономии; но в священном писании сказано, что Иисус приказал остановиться солнцу, а не земле»[25].

Друг и сподвижник Лютера Меланхтон в опубликованной через шесть лет после смерти Коперника книге «Элементы физических наук» писал, что «публичное высказывание таких взглядов является бесчестным и пагубным. Здравый смысл велит нам признать истину, открытую нам господом, и на ней успокоиться». Он требовал принять самые суровые меры по отношению к «нечестивому» учению выдающегося польского ученого.

Лютеранам в преследовании учения Коперника не уступали и кальвинисты. Кальвин восклицал: «Кто осмелится поставить авторитет Коперника выше авторитета святого духа?»[26].

И костры для передовых ученых зажигались не только руками католических церковников. Выдающийся испанский ученый Мигэль Сервет (1509–1553), открывший при исследовании работы сердца и легких малый круг кровообращения, был сожжен Кальвином на костре. В трактате о «Восстановлении христианства» Сервет отрицал божественность Христа, писал, что он был просто земным проповедником. Ученый был схвачен во время своего пребывания в Женеве, брошен в тюрьму. Кальвин сам вел допросы Сервета и приговорил его к сожжению на костре.

«Протестанты перещеголяли католиков в преследовании свободного изучения природы, — отмечал Ф. Энгельс, — Кальвин сжег Сервета, когда тот вплотную подошел к открытию кровообращения, и при этом заставил жарить его живым два часа; инквизиция по крайней мере, удовольствовалась тем, что просто сожгла Джордано Бруно»[27].

Один из историков того времени совершенно справедливо указывал: «Под руководством Кальвина Реформация доказала, что она, по своей сущности, нисколько не допускает большей свободы мысли и совести, чем католицизм… Костер, на котором сгорел Сервет, осветил истинное значение протестантизма…»[28].

Протестантские церковники пытаются представить все это как отдельные ошибки своих первоначальных идеологов, ошибки, не связанные с сущностью самого вероучения. Кальвинистская церковь даже воздвигла в Женеве в знак раскаяния памятник Сервету, правда, сделала это с большим опозданием — через триста пятьдесят лет после преступления Кальвина.

Но дело в конечном счете не в том, раскаялись ли церковники или нет. Важно другое: преследования ученых были не делом случая, а действиями, закономерно вытекающими из сущности религии, претендующей на монополию в кардинальных мировоззренческих вопросах. Именно на ученых, посягавших своими открытиями и их истолкованием на эту монополию, и происходили гонения. Борьба церкви против ученых была, следовательно, борьбой не против тех или иных лиц, а против мировоззренческих принципов науки, противоречащих религии.

История дает нам факты преследования научного знания со стороны протестантских деятелей и не в столь отдаленные времена. В 1925 году в США происходил нашумевший на весь мир «обезьяний процесс». В штате Теннеси на основе действующего законодательства учитель Скопс был осужден за… преподавание дарвинизма в школе. Главную роль в этом печально знаменитом процессе играл видный баптистский деятель США Вильям Брайян, призвавший судить учителей, пропагандирующих эволюционное учение о происхождении человека из животного мира, как совершивших тяжкое преступление.

И опять-таки осуждение Скопса было направлено не против него лично, это была попытка приостановить распространение дарвинизма, разрушавшего один из основных христианских догматов о творении человека богом.

Превратное истолкование характера и причин вековой борьбы науки и религии является, так сказать, первым этапом в наступлении протестантских теологов против естествознания. Богословы не ограничиваются им, сосредоточивая свое главное внимание на фальсификации содержания и структуры наук о живой и неживой природе.

Усиленным нападкам подвергают богословы принцип единства науки. Этот важнейший теоретико-методологический принцип современного естествознания отражает объективные тенденции его развития, вытекающие как из процессов дифференциации и интеграции наук, так и внутренних законов развития каждой естественнонаучной теории, ведущих к все более широким обобщениям.

Борьба богословов против принципа единства научного знания показывает, что они осознали угрозу, которую он несет для религиозной идеологии. Во-первых, этот принцип ведет к материалистическому монизму, требуя строго научного и только научного подхода ко всем без исключения явлениям и объектам действительности и демонстрируя тем самым универсальность знания как метода освоения и преобразования действительности. Во-вторых, принцип единства научного знания является одной из предпосылок создания научной картины мира, которая целиком и полностью отвергает религиозную картину мира. Наконец, единство наук углубляет наше представление о материальном единстве мира.

Одну из попыток сокрушения принципа материального единства мира предпринимает теолог Г. Гусдорф. Отсутствие единства научного знания он пытается доказать следующим образом. Различные отрасли естествознания настолько качественно разнородны, что они якобы представляют самодовлеющие, замкнутые, не способные к взаимосвязи системы. Естествознание богослов изображает в виде механической суммы наук, не имеющих между собой никакого органического единства.

Свою абсолютизацию качественных особенностей различных естественных наук, гетерогенности естественнонаучного знания теолог пытается аргументировать неравенством в развитии научных дисциплин, которое-де ставит между ними непроходимые преграды. Выдвигает он и второй «аргумент» для подкрепления своей схемы, который сводится к тому, что все научные дисциплины имеют свой специфический, ограниченный одной областью, язык. Отсутствие единого, всеохватывающего языка якобы воздвигает между естественными науками непереходимую преграду.

Исходя из подобных «доводов», богослов делает желаемое заключение, что естественные науки «не образуют никакого органического единства» и «идея единства науки есть все еще благое пожелание или миф».

Действительное развитие современного