кого-то по чему-то. Входит в ближний круг мэра. И он очень сильно против того, чтобы его дочь свалила из дома в интернат. Потому что о нём плохо подумают, а это вредно для карьеры.

— Или он нормальный отец и любит дочь, а она ему козьи морды рисует.

— Или так, — согласилась Клюся. — Но на тебя будут давить городские.

— Как надавят, так и подавятся!

— Вот этого я и боюсь, Антон, — вздохнула Клюся. — Ты в последнее время злой какой-то. Наломаешь дров, а нам потом снова финансирование порежут. Не лучшее время с мэром ссориться.

Нынешний мэр, в общем, ничего. Ну, для мэра. На этой должности хороших людей не бывает. Нечего им там делать. Но, по сравнению с Мизгирем, который Клюсин отчим и предыдущий городской голова, этот просто пупсик. Не очень умный, не особо честный, умеренно коррумпированный и подверженный манипуляциям региональных элит. Но в целом договороспособен. Мы с ним не ссорились, поводов не было. Он нам даже муниципальное финансирование поднял однажды, на содержание «ушибков». Ненамного, но поднял же.

— Ладно, я всё понял. Никто мне не поможет, отдуваться за всё мне, если накосячу — виноват я, а если вывернусь — «это наша общая победа»…

— А ты как думал? Такова доля директора.

— Где там эта приблуда?

— В гостиной сидит, ждёт.

— Пойду, посмотрю на неё для начала.

Девочка сидит этакой паинькой. Лапки сложила на коленках, уставилась в пустоту перед собой. На самом деле, она что-то смотрит в личной проекции. Я могу разглядеть только лёгкое мерцание на стенах, большинство не заметят даже этого.

Чёрные волосы, азиатский тип лица, худая, одета удивительно нейтрально для современного подростка.

Наноскин выключен.

Наноскин, да. Тренд, поголовно скосивший как взрослых, так и детей. Рисунки на коже появляются, меняются и пропадают по желанию носителя. Технология схожа с проекционными поверхностями — в организм вводятся биологически нейтральные нанокапсулы, распределяющиеся в верхнем слое эпидермиса. Управляются сетью через личный интерфейс. Цветные — подороже, монохром — подешевле. От количества введённого зависит разрешение изображения, это тоже вопрос цены. У подростков вместо канувших соцсетей — «скин-толк». Общаются мематичными картинками прямо на себе. Бороться с этим бессмысленно, как раньше было бессмысленно запрещать смарты. В конце концов, это совершенно безвредно, хотя эстетически, на мой взгляд, сомнительно. Иной раз на такого якудзу в коридоре наткнёшься, что не поймёшь, живой это человек или гобелен со стены сбежал. У всех открытые руки и плечи как минимум. Часто ноги по самое дальше некуда. Животы. Спрос породил предложение — прозрачная одежда из «дышащего» синта не даёт замерзнуть и не мешает самовыражаться.

Без наноскинов теперь ходят только такие упёртые старпёры, как я, хотя в присутственных местах их считается приличным отключать. Так же как в моей молодости звук телефона. Женщины используют наноскин вместо макияжа, а на пляже — и вместо купальников.

— Здравствуй, — сказал я, выводя девочку из транса.

— Здравствуйте, — она встала и слегка поклонилась на японский манер. — Вы же Антон Спиридонович? Эшерский? А я Алёна.

Имя, наименее подходящее к её внешности.

— Друзья зовут меня Джиу.

— У тебя много друзей?

— Вообще нет. Но, если бы были, то звали бы так.

— Пока мы не подружились, буду звать тебя Алёной. А как по отчеству?

— Алёна Петровна Митрохина. Такая скука! Бе.

— Соответствует айди, — сказала появившаяся рядом с ней Нетта.

Девочка не может видеть и слышать моего вирпа, это персонализированная трансляция, но готов поклясться, что её глаза дёрнулись в сторону. Как будто она хотела на неё просмотреть, но сдержалась.

— Поговорим, Алёна?

— Я готова, — она выпрямила спину и напряглась.

— Ты подала заявление о переходе на постоянное проживание с попечением в наш интернат. Ты понимаешь, что это шаг, отменить который будет если не невозможно, то очень-очень сложно? Если ты передумаешь, твоим родителям практически придётся удочерять тебя заново.

— Понимаю.

Держится напряжённо, но уверенно.

— Если у тебя проблемы с родителями, то более разумным вариантом будет обратиться к психологу. Скорее всего, они разрешимы.

— Я в курсе.

— Если это серьёзные проблемы, вроде, извини за неделикатность, семейного насилия, то следует обращаться в ювенальную службу.

— У меня нет проблем с семьей.

— В таком случае, как ты понимаешь, возникает очевидный вопрос…

— Зачем я прошусь в детдом?

— Именно.

Лицо застывшее, решительное, губы упрямо поджаты. Отговорить её просто так не получится. Я за эти семь лет на подростков насмотрелся. Если их зарубает — давить в ответ бесполезно. Решение, каким бы нелепым и нелогичным оно ни казалось взрослому, принято на основе длительных размышлений и кажется неоспоримым. Ситуация требует времени и терпения, но мне-то надо быстро.

— Я хочу быть частью чего-то.

— Семья в этом качестве тебя не устраивает?

— Нет. Я там никто. Мебель. Меня нет. Всем плевать.

— И детдом кажется тебе более комфортной средой, где тебя оценят и примут? — я подпустил в голос взрослого скепсиса.

— Да.

— Почему же?

— У вас классное комьюнити. Все сами по себе, а вы вместе. Я хочу быть вашей.

Забавненько. Экая у нас, оказывается, репутация.

Сейчас «Время Кобольда», и в тренде «личная уникальность», «здоровый индивидуализм», «право на самоопределение», «независимость от общества». Но некоторые, оказывается, не прочь быть частью коллектива.

— У нас открытый режим, — напомнил я, — ты можешь просто приходить, общаться, играть, дружить с ребятами.

К нам регулярно приходят городские подростки. В основном на Клюсины «квартирники» для своих, но иногда и просто так, пообщаться. И всё равно — отношения с местным социумом у нас непростые. Мы — отдельно. Мы — другие. Мы — странные.

Так уж повелось.