– Поглядим, способна ли ты на что-нибудь кроме этих комариных укусов, – добавил он. – Ух ты, комарик! Ну иди, иди сюда!

– Болтаешь много, – бросила Тарралея. – Лучше побереги дыхание. А не то…

– А не то что?

Юная воительница бросилась вперёд и проскользнула между ногами противника.

Прежде чем он опомнился, она дважды нанесла ему удар в ахиллово сухожилие.

В этот раз рана была более серьёзной. Крупные зеленоватые капли крови брызнули во все стороны. Толпа охнула от изумления. На трибунах воцарилось ледяное молчание.

Что происходит?! Их любимчик был в довольно печальном состоянии…

Разъярённый монстр заорал и резко развернулся.

Его тяжёлый топор вонзился в землю совсем рядом с Тарралеей. Гладиатор поднял его и снова размахнулся. Он пошатывался на раненых ногах, снова и снова бил туда, где должна была находиться девочка. Топор свистел, рассекая воздух. Но Тарралея легко уклонялась от ударов.

Вне себя от ярости, гладиатор топнул со всей силой, как слон, старающийся раздавить муху. И тут же замер, совершенно обессиленный.

Трибуны снова завопили. Только крики поддержки, прежде адресовавшиеся гладиатору, теперь обратились к юной воительнице. Она была тореадором перед быком, обречённым с самого начала.

Запыхавшийся гигант понял, что битва проиграна. Он словно окаменел. Какой момент!

Тарралея бросилась на него и, оттолкнувшись от его ноги, постаралась добраться как можно выше.

Она вцепилась в комбинезон гиганта и полезла вверх. Тот пытался прихлопнуть её ладонью, но безуспешно. Так она забралась ему на макушку… Разъярённый монстр не придумал ничего лучше, как стукнуть себя обухом по голове! По всей арене разнёсся звук глухого удара оружия о череп.

Гигант рухнул на колени, а потом растянулся во весь рост в пыли арены.

На трибунах воцарилась тишина.

И в следующую секунду раздались крики приветствия маленькой воительнице, ставшей героиней арены. Только правитель Сириус был в ярости из-за поражения своего ставленника.

Стиснув зубы, он вскочил со своего кресла.

– Тихо! – заорал он. – Тихо!

Понадобилось несколько секунд, чтобы толпа угомонилась.

Правитель поднял руку над головой. Зрители, зная заведённые порядки, сделали то же. Настал момент решить судьбу проигравшего. До сих пор колосс побеждал во многих поединках. Большинство зрителей подняли большой палец в знак его помилования. Только немногие требовали смерти, опустив палец…

В любом случае окончательное решение должен был принять правитель. Он быстро оглядел публику, но уже принял решение: он не готов смириться с этим поражением, которое воспринял как личное оскорбление. И Сириус опустил палец.

Тарралея, стоя перед лицом гиганта, слышала крики толпы, которая теперь требовала смерти гладиатора. Какая жестокость! Публика готова принести в жертву того, кого только что считала героем.

Сам колосс, уже пришедший в себя, был настолько потрясён, что не пытался избежать назначенной ему участи.

Уткнувшись лицом в землю, он ждал последнего удара.

Тарралея на миг застыла под взглядом правителя, который настойчиво делал ей знаки исполнить его приказание.

У юной воительницы выбора не было: она должна прикончить противника, иначе гнев правителя падёт на неё.

Шум толпы заставил её повернуть голову.

Словно зачарованная, она приблизилась к шее гиганта. Подняла трезубец на уровень его плеч. Последний раз взглянула на правителя. И со всей силы вонзила трезубец…

…в землю в нескольких сантиметрах от колосса!

От удара оружие сломалось, и в наступившей тишине эхо его треска звучало ещё несколько секунд.

Взгляды изумлённых зрителей обратились к правителю.

Вытаращив глаза, Сириус указал на дверь, через которую входили участники поединков.

– Ведите остальных! – крикнул он. – И моих лучших гладиаторов!

Эко и Штонга привели на арену. Вернее, привели Эко, а беднягу Штонга, все ещё окаменевшего, солдат принёс на руках и поставил, как огромную статую. Тарралея подбежала к ним.

– Возьми себе что-нибудь, – сказала она Эко, указывая на стеллаж, где были выставлены разные виды оружия.

– А что делать со Штонгом? – спросил Эко, схватив копьё.

Юная воительница взглянула на Штонга и с радостью заметила, что тот начал моргать.

– Придётся начинать без него. Хотя помощь великана была бы кстати!

С противоположной стороны арены под крики толпы появились четверо внушительных гладиаторов.

Тарралея, привычная к поединкам, сразу же придумала план.

– Нападать на всех разом будет сложновато, – пробормотала она, – лучше атаковать их одного за другим. Смотри внимательно, наверняка у них есть слабые места, которые мы и используем…

Эко слушал подругу, восхищаясь её спокойствием и самообладанием.

Первый противник, которого из-за чешуйчатой кожи прозвали «Ящер», был одет в длинную кольчугу, на его шлеме развевались красные перья. Он был вооружён коротким мечом и сетью, которой опутывал противников. В плечах он был чуть ли не два метра. Ноги и руки его закрывали деревянные щитки. Время от времени раздвоенный, как у змеи, язык мелькал из-за решётки его шлема.

Боец, называвший себя «Циклоп», выделялся тем, что у него был только один глаз. Он был обнажён до пояса, что позволяло рассмотреть его сероватую кожу, и вооружён только кривым обоюдоострым кинжалом. Он был ещё выше и сильнее Ящера.

Жираф был ростом почти пять метров, имел пять пар рук и в каждой держал по топору. Его шлем закрывал шею и плечи.

Четвёртый был ростом в три метра, круглый как шар, и носил прозвище Черепаха. Он весь был покрыт толстым панцирем с большим горбом на спине.

Не дожидаясь, пока противники, раскланивающиеся перед публикой, захватят инициативу, Тарралея обратилась к тому, кто был в шкуре ящера.

– Эй, ты, суповой набор! – закричала она, тыкая в него пальцем. – А можешь ещё что-нибудь, кроме как крутиться, как балерина? Например, сражаться?

Оскорблённый гладиатор сжал рукоятку меча и бросился на юную воительницу. Эко сунул ему под ноги копье, и Ящер, споткнувшись, покатился по земле.

Он лежал ничком. Быстрее! Тарралея схватила его сеть, и не успел он и глазом моргнуть, как она замотала его как колбасу.

Обездвиженный гладиатор ещё попытался подёргаться, но вынужден был признать, что его одолели…

Зрители были в восторге. Изобретательность фитосов им понравилась, и они выражали своё одобрение, громко топая по деревянным трибунам.