Начало XXI в. ознаменовалось повышением интереса к теме и выходом ряда работ, раскрывающих аспекты дезертирства и борьбы с ним на местах. В отличие от исследования проблемы уклонения от военной службы, бегства из армейских рядов в годы Великой Отечественной войны, изучение в этой связи периода войны Гражданской не было сковано самоцензурой историков. Многие современные работы по истории Гражданской войны в регионах так или иначе затрагивают эту «экзотическую» и малоисследованную тему, как правило, весьма поверхностно. Например, отметим главу из двухтомной монографии В. И. Бакулина на вятском материале[116]. Заслуживают внимания исследования В. Л. Кукушкина по Вологодской губернии, Н. И. Суркова – по Усть-Сысольску и В. В. Федяшина – по Уфимской губернии, хотя их отличает скорее краеведческий характер[117]. Уральский исследователь С. И. Панькин выдвинул тезис о том, что навешивание на дезертира ярлыка врага только усиливало его антисоветский характер[118]. Основные тенденции развития военно-уголовного законодательства в отношении дезертиров рассмотрены в работе В. В. Никулина[119]. Эти работы, как и монография В. В. Кондрашина[120], статьи А. В. Долговой[121], А. В. Лесных[122], М. Васильева[123], С. В. Маковея[124], М. С. Чудаковой[125] подтверждают тезис Ю. А. Ильина, отнесшего рассмотрение вопросов «военно-мобилизационных усилий» советской власти и «их коррекцию крестьянством» к одной из «прорывных», наиболее актуальных и важных на сегодняшний день (статья вышла в 2000 г.) задач в изучении взаимоотношения государства и крестьянства в указанный период, а значит, и в изучении Гражданской войны[126].

В иностранной историографии наша проблема не разработана в достаточном объеме, главным образом из-за препятствий в работе с архивными материалами. А. Грациози назвал массовое дезертирство питательной средой, главным ресурсом для пополнения политического и криминального бандитизма. По его оценкам, только в сельской местности в 1919 г. по стране «бродили» 1,5 млн дезертиров, причем во второй половине этого года каждый месяц давал по 200 тыс. дезертиров[127]. Т. Шанин констатировал, что, несмотря на массовое дезертирство, большевики много успешнее пополняли ряды Красной армии, нежели белые, которые стойко ассоциировались у крестьян с «завоевателями», с чуждой силой. Зеленые также воевали в основном против белых. Вековые противоречия верхов и низов проявились в Гражданскую войну весьма однозначно, память поколений показала свою силу[128]. Р. Пайпс отмечал, что солдаты всех сражавшихся в Гражданской войне сторон дезертировали при первой возможности и, «за исключением небольшой горстки добровольцев… не имели ни малейшего представления, за что они сражаются»[129]. В его работе «Россия под большевиками» дезертирскому фактору в Гражданской войне отведено не последнее место. Данные о количестве дезертиров Р. Пайпс приводил по С. П. Оликову и О. Файджесу[130], число уклонистов и беглецов, по словам историка, было «исключительно велико». В несколько тенденциозной коллективной монографии французских историков «Черная книга коммунизма» наш вопрос раскрыт в основном с точки зрения репрессий государства против дезертиров и членов их семей[131].

В настоящее время нет ни одной обобщающей работы, на современном уровне раскрывающей это глобальное явление, его влияние на отношения советской власти с обществом (особенно крестьянством), на чисто военный аспект, без постоянного сведения темы исключительно к борьбе с дезертирством. Рассмотрение дезертирства как широкого социального течения, изучение его психологии, тактик выживания, исследование всего многообразия мер (от штрафов до расстрелов, от высмеивания в карикатурах до «позорных» нашивок на форме) по обузданию дезертирства, а впоследствии и легализации дезертирской массы при переходе к мирной жизни, дискуссии о стратегических подходах к проблеме руководителей в центре и на местах выясняют действительно малоисследованные аспекты истории Гражданской войны в России вообще и на Северо-Западе в частности.

Хронологические рамки работы охватывают период с середины 1918 до конца 1921 года. Нижняя хронологическая граница обусловлена переходом к комплектованию Красной армии на призывной основе, что послужило толчком к началу массового дезертирства. Верхняя хронологическая граница объясняется тем, что в 1921 г. произошли радикальные изменения в социально-экономической (переход к нэпу), военной (свертывание масштабных боевых действий) сферах и, как следствие, в деле борьбы с дезертирством: в июне 1921 г. комдезертир были расформированы, а дела о дезертирах были переданы в народные суды. 1921 г. стал первым годом обуздания массового дезертирства, и, хотя проблема стояла еще очень остро, решать ее приходилось уже в новых условиях. Территориальные рамки исследования охватывают Петроградскую, Псковскую и Новгородскую губернии в 1918–1921 гг.

В настоящее время созданы все условия для более глубокого и подробного изучения вопроса с учетом накопления введенных в научный оборот документов и, главное, открытия доступа к обширным и практически нетронутым архивным материалам. Отсутствие идеологического диктата, возможность свободного выдвижения положений и концепций строго на основании выявленных фактов, достижение определенной степени объективности позволяет синтезировать уже имеющиеся и новые данные, что способствует более глубокому и целостному объяснению произошедших событий.

Документальную основу исследования составили фонды региональных архивов Санкт-Петербурга, Ленинградской, Псковской, Новгородской областей. Основой стали малоизученные материалы фонда 5275 (Петроградская губернская комиссия по борьбе с дезертирством) Центрального государственного архива Санкт-Петербурга (ЦГА СПб). Среди прочего в фонде представлены протоколы заседаний комиссии, переписка с различными органами власти, воинскими частями, частными лицами, протоколы допросов и обысков, анкеты дезертиров, отчеты комиссий, образцы фальшивых документов и др. Материалы Псковской губернской комиссии по борьбе с дезертирством рассредоточены по фонду Р-609 (Псковский губернский военный комиссариат по военным делам (1918–1925 гг.)) Государственного архива Псковской области (ГАПО). Аналогичная ситуация имеет место и в фонде Р-1527 (Новгородский губернский военкомат) Государственного архива Новгородской области (ГАНО). Сложный и противоречивый характер взаимоотношений партийных органов и системы комдезертир на губернском, уездном, волостном уровнях показывают материалы фондов бывших «партийных» архивов: Государственного архива новейшей истории Псковской области (ГАНИПО) и Центрального государственного архива историко-политических документов Санкт-Петербурга (ЦГАИПД СПб).

В Российском государственном военном архиве (РГВА) наибольший интерес представляют фонд 11 – Всероссийский главный штаб (Всероглавштаб) – и фонд 25 888 – Ленинградский военный округ (ЛВО) (бывш. Петроградский (ПВО)). Именно Всероглавштаб замыкал на себе всю систему борьбы с дезертирством, находился в теснейшем контакте с Центральной комиссией по борьбе с дезертирством, куда стекались столь важные для нас отчеты из губерний и военных округов. Делопроизводство Всероглавштаба содержит массу интереснейших документов: переписку, инструкции, отчеты. При военном комиссариате Петроградского округа в 1919 г. была образована Петроградская окружная комдезертир, контролировавшая и направлявшая губернские комиссии интересующего нас региона, что делает материалы фонда 25 888 чрезвычайно ценными. К сожалению, эти документы рассеяны по фонду, а дела собственно окружной комдезертир недоступны для исследователя по причине их ветхости.

Многообразие