Супротив им в тех же горах проживают некие телеуты, лицом и статью схожие с татарами, однако владеющие куда меньшим знанием и способные больше к грубому домашнему труду, скотоводству и звериному промыслу. Справедливости ради надобно отметить, что эти самые телеуты — искусные следопыты, понятливы и незлобивы…

На прошлой седмице, когда наша партия прибыла в Кузнецк, я был поражен не меньше уважаемых наших академиков. Городок расположен в излучине Томы на месте древнего торжища Сибирского ханства, сокрушенного воровским казаком Германом Тимофеевым, прозванным Ермаком. Против ожидания мы узрели не только большой торговый город, но и город ремесленный. Достаточно помянуть Кузнецкую слободу, что тянется вдоль южной окраины поселения аж на полверсты, и всё там — кузницы да плавильни основательные! И дело вершат там не одни люди русские, но больше местные, из татар.

Семен, правда, сказал на это, мол, просто учатся те татары быстро, но сами ничего сотворить не способны, а лишь ведомые и наставляемые мастерами нашими, российскими.

Однако ж академик Гмелин, услыхав подобные речи, немедля сделал строгое замечание Семену о невозбранности скороспелых выводов и поручил ему закупить топлива для речного похода.

А дело в том, что еще в Усть-Каменогорской крепости господа академики, Иван Георгиевич Гмелин и Герард Фридрихович Миллер, сговорились в целях наиполнейшего описания кузнецких и абаканских земель, разделить партию. Господин Миллер, по уверениям его секретаря, весьма не охоч был до водных пространств, и посему предпочел путешествие западным берегом Томы по торной дороге из Кузнецка до Томского острога. Иван же Георгиевич, человек молодой и подвижный, невзирая на природную полноту, с радостью согласился на речной поход. Сроку положили на сию кампанию аж до самого Покрова Пресвятой Богородицы.

В городе Кузнецке наша партия пребывала целых десять дней. Господин Миллер немедля по прибытии отправился к голове, коим здесь поставлен был добрый малый по фамилии Зверев, а по имени-отчеству — Артемий Онуфриевич.

Этот щедрый и отзывчивый человек сам предложил нам постой в лучшем трактире городка, в отдельных нумерах и с прислугою. Так что я, например, даже вспомнил далекий и уже подзабытый памятью Санкт-Питербурх и наше квартиранство при университете Академии…

Нас было поначалу всего-то двадцать восемь студиозусов, съехавшихся едва ли не со всей Европы в сей студеный, открытый ветрам и морю город, основанный великим царем и императором российским Петром Алексеевичем. Большинство студиозусов не знали русского языка, но паче чаяния профессора наши тоже были из немцев, хуже досталось как раз нам, россиянам. Все лекции и прочие занятия проводились на немецком либо голландском языке, посему пришлось приноравливаться к ним. Однако ж вскорости все стало на свои места, и спустя пару месяцев мы уже свободно болтали промеж собой по-немецки.

А заселили нас прямо во флигель университета, потому как здание бурсы стояло до сей поры недостроенным. Флигель был небольшой, и нам пришлось выбирать себе сожителей, ибо селиться требовалось по двое. Тогда-то я и сошелся с Семеном Торопчиным. Мне сразу понравился этот большой, шумный, веселый и румяный парень. Он оказался большим умницей, особенно ему давались языки. Но Семен не кичился своими способностями, напротив, старался не выделяться особо среди соратников по учебной компании.

Сдружились мы с Семеном крепко, вместе увлекались ботаникой и историей. И когда на кафедральном собрании зачитали Указ Ее императорского величества Анны Иоанновны о создании научного отряда для Великой Сибирской экспедиции и предложили всем желающим принять в ней участие студиозусам явиться для собеседования лично к господам профессорам Гмелину и Миллеру, мы с Торопчиным лишь переглянулись. Нам обоим пришла в голову одна и та же мысль: вот она, фортуна!

Через неделю мы были зачислены в команду господина Гмелина и отряжены в инфантерию Адмиралтейств-коллегии для получения амуниции и прочего довольствия…

Уже на следующий день по прибытии в Кузнецк я предложил Семену прогуляться по городку, полагая, и не без основания, что в подобной вылазке кроется много полезного для пополнения научного описания Сибирской земли. Торопчин с радостью согласился, мы покинули гостеприимный трактир и вышли на широкую немощеную улицу, залитую еще по-летнему ярким и теплым солнцем.

Настроение наше, и без того приподнятое, тут же улучшилось еще более, так что мы даже рассмеялись. Мы шли посередине улицы и улыбались всем встречным людям, и люди тоже улыбались нам — и было это чудесно!..

Вдвоем мы посетили местный рынок, или, как его тут называли на татарский манер, базар. От российских рынков он отличался мало — такой же шумный, крикливый, в меру бестолковый, в меру вороватый. Торговали здесь в основном в мену, деньги брали охотно лишь русские купцы. Татары предпочитали товар в обмен на товар.

Я уже писал, что городок Кузнецк не зря так назывался. Здесь располагалось множество кузниц, в которых изготовлялось великое множество полезных вещей — от лемехов и кос до сабель и копий. Между кузнями тут и там дымили небольшие плавильные печи. Но металл при всем при том у татар получался преотличный! Говорили, что виной тому замечательный уголь, коего под местными горами хранится немеряно.

В Кузнецкой слободе я приобрел себе прекрасный охотничий нож с костяной рукоятью и легким муаровым рисунком на отполированном лезвии. Приобретя здесь же прочный кожаный чехол, я тут же привесил нож на пояс и ходил весь день, поглаживая то и дело теплую рукоять.

Семен мою покупку одобрил, сам же обзавелся в шорных рядах кожаным кисетом, расшитым красной и синей нитью по местным обычаям.

И вот когда мы уже порядком подустали и намеревались где-нибудь присесть перекусить, за моей спиной вдруг раздался зычный голос:

— Да неужто это Степан Крашенинников?!

Враз обернувшись, я увидел, что к нам, раздвигая толпу могутными плечами, стремительно приближается смутно знакомый мне человек. Но лишь когда он подошел вплотную, я с радостью признал в нем своего двоюродного брата Федора.

— Какими судьбами ты оказался в наших краях? — гудел Федор, обнимая и хлопая меня по спине так, что ребра затрещали.

— Разве ты не слышал о Великой северной экспедиции? — в свою очередь удивился я.

— Слыхал, конечно! В Кузнецке, почитай, месяц тому только и разговоров, что, мол, идет большой отряд ученых людей, самой императрицей отряженных, наш край изучать да описывать. Да ты-то в нем как очутился?

— А мы вот с Семеном помощниками представлены к самому профессору Гмелину Ивану Георгиевичу из Питербурхской академии, — гордо сообщил я.

— Ну да?! — расхохотался Федор. — Помощники профессора?..

— Ничего смешного в этом я не вижу, сударь, — резко оборвал его Торопчин, гневно сверкая глазами и раздувая ноздри. — И если вам угодно и дальше потешаться над нами, то увольте! Мы вас не знаем!

— Да ладно, Семен, — поспешил вмешаться я, — Федя же это не со зла. Он просто сильно удивлен.