что закладывало уши. Он визжал от страха, а под ним образовалась лужа. Она спустилась вниз и припала на колени, их глаза были на одном уровне. Он вертел головой, пытаясь прогнать наваждение, но это было бесполезно, ведь она была не галлюцинацией, ни духом и ни демоном. Она была собой, а это означало, что его ждёт ужасный конец.

Она прикоснулась своим лбом к его лбу. Казалось, что она из дикого племени. Казалось, что она животное, которое будет пожирать больного сородича. Она резко вскинула руку влево, и с убийцы слетела вся одежда. Она рассматривала его, обнюхивала, если так можно сказать. Стоило ей посмотреть ему в глаза, как он быстро выставил руки в стороны, будто его собирались распять на кресте. Она провела пальцем по его левой руке, мягко очерчивая его мускулы от плеч до кончиков пальцев. Убрав руку, она посмотрела ему в глаза снова, щелкнула пальцами. Кожа, медленно скрипя, начала отрываться от его мышц, оголяя мясо. Будто по выкройке, она ровным пластом слезала с его рук. Он не мог кричать, но, к его сожалению, мог чувствовать. Отделившись от пальцев, кожа послушным пластом замерла в воздухе. Моя дочь взмахнула, и, загоревшись синим пламенем, его кожа полетела в камин.

Следом от руки начали отрываться мышцы, они тонкими нитями отслаивались от костей, занимая почетное место рядом с его кожей. За ними последовали сухожилия, капилляры, артерии и вены. А кости медленно тлели, превращаясь в прах. Мне казалось это отвратительным и завораживающим одновременно. Ей нравилось наблюдать за его страданиями. Покуда его пытка была игрой, она была чрезмерно азартной.

Она отошла от него, покосилась, рассматривая его тело. Щёлкнув пальцами, он резко выпрямился и будто на дыбе замер в метре от пола. Левая нога, правая нога, пах, торс и правая рука. Она медленно выбирала, какую часть тела ей разобрать следующей. В пекле боли он сходил с ума, участвуя в ужасном ритуале по восстановлению справедливости.

Она вскинула правую руку, воздух завибрировал, правая рука насильника задребезжала, сдавленные стоны было отчетливо слышно даже мне. Кость ломалась внутри его плоти, разрывая кожу на лоскуты, осколки плыли к ней в руку, огибая голову насильника. Её лицо исказилось в зловещей улыбке, осколки костей танцевали, пазлом подбирая друг другу пару. Зубья вставали кривым рядом, чтобы причинить как можно больше боли. Жертвенный кинжал, что больше был похож на кривую ножовку. Хоть я и видела лишь его спину, я поняла, к чему всё идёт. Она опустилась на четвереньки, силой медленно выравнивая его тело в воздухе, чтобы хозяйке было удобней свершить свою кровавую месть.

Взмах Кинжала, и кровь окропила его лицо. Звук настолько въедливый, что не забудется никогда. Заполняющий всё, чего коснётся страх. Звук острых зубил, что медленно отрезают плоть. На пол из его промежности рекой полилась кровь. Я не могла отползти. Теплая и маслянистая, она касалась моего тела, ног и рук, медленно заполняя всю гостиную. Она взмахнула рукой вверх, держа окровавленный ошмёток мяса, что некогда был его достоинством, и ломано, сквозь боль она пропела что-то на языке настолько древнем, что сознание начало мутнеть. С последним словом молния обрушилась на землю, выбивая все окна и разнося стекло по всему дому.

Она взмахнула рукой с ножом, сделав мысленный разрез. Нижняя часть тела насильника исчезла из мира. Его измученное тело упало рядом со мной. Он всё ещё был жив, всего жалких десять секунд, но по его глазам я понимала, что эти секунды длились вечность. Стоило его зрачкам расшириться, стоило блеску его глаз исчезнуть, как и моё сознание отключилось.

В свете пылающего камина мы сидели в луже крови, я держала в руках нож из костей моего насильника, а мама спала. Я всё гадала, что же я сделаю, когда она откроет глаза? Может, я свирепо разорву её на части? Или всё же прощу её? А, быть может, я расплачусь? Я не знала, что именно буду делать, не знала, что буду чувствовать. Казалось, что этот момент будет послесловием моей мести, прекрасной и отравленной ядом. Именно этот диалог завершит всю историю моих страданий.

Стоило его душе сгореть в огне, как моё тело исцелилось, помимо тех ран, что он нанёс мне в детстве. Шрамы нельзя было исцелись, их нельзя было стереть. Даже если бы мне этого хотелось, это было невозможно.

— Вы удовлетворены своей охотой, госпожа? — из тьмы, до которой не доходил свет пламени, вышел чёрный кот. Он медленной вальяжной походкой подошёл ко мне и потёрся о ногу.

— Почти, я должна поговорить с ней.

— Должны ли?

— Я хочу спросить у неё напрямую, а не додумывать сама.

— Какой же ответ вы желаете получить?

— Любой, мне не важно, что она скажет. Грехов её это не исправит. А меня не исцелит.

— Поставить точку в истории?

— Именно.

— Понимаю. Я буду неподалёку.

— Спасибо тебе.

— Всегда к вашим услугам, моя госпожа.

Не прошло и десяти минут как мама начала приходить в себя. Поочерёдно открывая глаза, она будто снова утопала во сне. Но вот, наконец, она встала.

— Ты? — протяжно произнесла она.

— Умерла?

— Только мёртвый способен на такое.

— Возможно.

— И что теперь?

— Поговорим. — я смотрела пристально ей в глаза. — Скажи, ты любила меня хоть когда-нибудь?

— Я не знаю. Только твой отец пробуждал во мне эти чувства. Но когда он умер, я захотела чтобы и тебя не стало.

— Так значит, отец виноват в том, что ты делала?

— Нет. Как бы я ни хотела перекинуть вину на кого-нибудь другого, в этом уже нет смысла. Лишь я виновата в твоей смерти. Лишь я виновата во всём. — она говорила спокойно, но в голосе чувствовались горечь и отчаянье.

— Я скучаю по нему.

— Я тоже.

— Я почти не помню его лица, но я вижу его везде, в каждой мелочи. А ты?

— А я вижу его в тебе. В твоей улыбке, глазах, слова. Мне так мерзко смотреть на тебя! Ты, твои глаза, твои слова, поведение и даже улыбка. Всё в тебе, вся ты! Как будто напоминание моей слабости, глупости и удушающей, безумной любви. Любви, к твоему отцу. Я растворялась в том, чего хотел он. Он хотел дом в тихом месте поближе к семье. Тогда этого хотела и я. Он хотел играть в футбол со своими друзьями. Тогда я готовила перекус ему и его дружкам. Он хотел идеальную жену, и тогда я готовила ему три раза в день, убирала дом, а ночью обслуживала его,