– Еще и в платье! А нельзя ли мой праздник украсить вашим присутствием?

Надежда несколько раз хлопнула глазками:

– Это как – украсить? Елку нарядить, что ли? – поинтересовалась она.

Чеботарев крякнул, хотел было изъясниться точнее, потом махнул рукой и крякнул:

– Да можно и елку.

В это время в ларек забежал молодой человек и отвлек пару от приятного разговора. Он долго рассматривал витрину, а потом попросил пива.

– Господи, когда уже вы напьетесь? – рявкнула на него Надюша и снова повернулась к Чеботареву с медовой улыбкой.

– Так я чего говорила-то? А… так не могу я в Новый год. Сватья пригласила, я уж и холодец собралась ставить… А вы не наряжайте елку пока! Вы дождитесь Рождества, а уж тогда я приду да наряжу.

– Хорошо, – кивнул Чеботарев. – То есть до седьмого января елку не наряжать, да? Я вас буду ждать. И позвольте ваш телефончик. Так, на всякий случай.

Наденька достала откуда-то телефон и четко проговорила каждую цифру.

Чеботарев больше не стал задерживаться, а поспешил домой. Теперь надо было как-то донести до Люськиного сознания, что их любовь скончалась, не принеся никаких плодов, тьфу-тьфу-тьфу. И теперь… Да, теперь ему нужно время, чтобы пережить кончину этого чувства в одиночестве… Эх, как же он не любил такие разборки!

Дома пахло какими-то волшебными приправами, чем-то печеным и жареным мясом. У Чеботарева свело скулы от голода. Он тряхнул головой, пытаясь отогнать запахи.

– Васенька! – вышла в прихожую Люська, одетая по всем правилам рекламных роликов – в кокетливом фартучке с рюшами, в приятном платьице и даже в домашних тапочках на каблучках.

Отчего-то именно эти тапочки у Чеботарева всегда раньше вызывали улыбку умиления.

– Васенька пришел, – все еще улыбалась Люська и с восхищением смотрела на Чеботарева.

Ну, вот кто ее научил так пялиться? Нет бы, вышла вся замученная, в поту бытовой битвы и сразу накинулась на него с руганью. Как бы славно было ее сразу же выставить. А сейчас…

– Я дико устал на работе, – хмуро пробубнил Чеботарев и направился в ванную.

Люська немедленно последовала за ним. У Васеньки опять плохое настроение. Раньше он прямо с порога кричал: «Наливай, старуха, щей, жажду мертвых овощей!» А в последнее время какой-то хмурый…

Она уже стояла на пороге ванной и держала в руках свежее полотенце.

– Люся! Ну и чего ты полотенце вечно хватаешь? Пусть бы оно болталось на вешалке! – не выдержал Чеботарев.

– Васенька, ты не представляешь, какое это счастье смотреть, как твой мужчина приходит с работы, умывается, а ты… ты стоишь и ждешь, чтобы подать ему полотенце.

«Твой мужчина», – щелкнуло в голове у Василия, и он еще ожесточеннее стал тереть лицо.

На ужин был суп-харчо, пельмени ручной лепки, чебуреки и какие-то лепешки.

– Ты меня вздумала раскормить? – строго спросил Чеботарев, хватая еще теплый чебурек. – Зачем ты пельмени лепила? Сбегала бы в ларек, купила бы. Сейчас же какие угодно купить можно.

Люськины руки летали над столом, как бабочки. Она ухаживала за своим мужчиной и даже мысли не допускала, чтобы какие-то покупные пельмени портили ему желудок.

– Не говори так, Васенька, – махнула она рукой. – Если б ты знал, какую гадость там продают! А эти продавчихи… они готовы всунуть тебе все самое просроченное. Там есть такая толстая, вредная, Надькой зовут, так она специально мне…

Чеботарев поперхнулся.

– Не торопись, Васенька… Так вот эта торба специально мне вонючую колбасу сунула. Это чтобы я тебя отравила, представляешь? Но я потом этой же колбасой прямо ей по раскрашенной морде, прямо… Васенька, тебе не нравится? Давай я уберу. Ешь сразу пельмени.

Люська тут же поменяла тарелки. Чеботарев чуть не заскулил от огорчения – ну и кого из этих двух выбрать? Ну кого? Наденьку? Да, хороша баба, так ведь ненароком и в самом деле накормит просроченной колбасой, кони откинешь. А Люська? Да, эта накормит, как в лучшем ресторане, ну так ведь душа художника просит не только чебуреков!

– Люська, чебуреки давай… И знаешь, что? Я в командировку завтра еду, ты б подсуетилась. Все же нам в дорогу.

– В командировку? – растерялась женщина. – Но ведь Новый год. Ты успеешь вернуться?

– Не успею, – притворно вздохнул Чеботарев. – Искусство, оно, понимаешь ли, не знает праздников и выходных. Ему нужно служить круглосуточно… Где чебуреки-то?

Василий наконец решился. Сейчас он поедет в командировку, оттуда по телефону попросит Люську освободить жилплощадь, а сам… А сам к Рождеству вернется и… А потом уже решит – приглашать эту Надежду или одному пожить. Как же сложно жить неженатому мужчине!

В десять часов утра возле театра стоял небольшой автобус, и люди в черной спецодежде стаскивали в него коробки, большие фанерные листы, установки с фонарями.

Возле автобуса толпилась кучка людей с сумками и ежилась от холода. От дверей театра к автобусу метался Звездоруков и хватался то за один угол коробки, то за другой:

– Осторожнее же! Вы сейчас принесете мне колоссальные убытки! Тихонько же! – Затем он подбежал к группе артистов. – Сейчас загрузим реквизит и усядемся. Веткин! Игорь! Ты же умеешь играть на аккордеоне, чего ж не взял-то его?

– Я еще и на рояле умею, – пробурчал Игорек, кутаясь в модную короткую куртку. – Сейчас маменька с бабушкой подкатят.

– А, это хорошо, – не вник в суть шутки Звездоруков. – Ребятушки! Ну что ж вы делаете-то?! Ну куда ж вы эту декорацию корячите?

Анжела Кузьминична была сегодня особенно ярко накрашена, поэтому чувствовала себя непревзойденной красавицей.

– Эдмунд Леонидович, я займу на вас место, – подошла она к Банченко, кокетливо дергая смоляными бровями.

– И на меня тогда тоже, – зачем-то вклинилась в их разговор Татьяна. – Нам ехать долго, мне надо за Эдом присмотреть. Да и комфортные условия ему создать.

– Я тоже могу создать условия, – вскинула голову Анжела Кузьминична. – И, милочка, мне надо обсудить с ним некоторую роль… Все же серьезные вещи везем.

Татьяна фыркнула. Кому, как не ей, знать – какие вещи они везут! Вчера вечером Эд допек ее своим нытьем, и она позвонила Криворукову, дабы узнать репертуар. Как выяснилось, главреж и сам толком не знал. Но наметил «Гадкого утенка» и «Гамлета». «Гамлета» Криворуков совал везде. Просто непонятно, кто ему сказал, что эта постановка у него удалась. Татьяна засомневалась, что в новогоднюю ночь люди возжелают лицезреть страдания датского принца, и заставила главрежа перезвонить заказчику. Через полчаса Криворуков позвонил ей в полной истерике – заказчик совершенно не хотел никаких спектаклей, он желал утром тридцать первого числа детский утренник, а в новогоднюю ночь ему мечталось, что артисты будут веселить народ вплоть до утра. Но не спектаклями, «кому они нужны», а веселыми номерами. А поскольку никаких номеров намечено не было, Криворуков впал в панику. Это еще хорошо, что у Татьяны имелся «знакомый сценарист», которому она могла позвонить в любое время. За вполне разумную цену он мог написать любую вещь. Вот и звонил главреж Татьяне Олеговне.