— Ну не знаю. Вообще. В жизни, — расплывчато ответила Августина и вдруг вскочила: — Ой! Пирог же, пирог! Вечно у меня с тобой всё горит!

На кухне пахло яблоками. Сумасшедше вкусно.

…Мы опять сидели на теплых ступеньках, как вчера. Я — на верхней, третьей, а Августина — на нижней. Так было удобнее разговаривать, мне не приходилось голову задирать. Я обгрызал подгоревшую корку пирога. Ужасно люблю подгоревшее.

— Скажи… А ты всё время печёшь пироги? Так странно. Мама печёт, только когда гости. Или когда папа приезжает. А ты что, каждый день?

— Ну знаешь, я вообще люблю пироги. Люблю, как пахнет. Пирогами. И с тестом возиться люблю. Оно как… Ну, как будто живое. Я знаешь чего хочу? Больше всего! Только… я вот ещё не говорила никому. Хочу свою кондитерскую открыть.

— Ух ты! Здорово как… Кондитерская…

— Ага. Только ты — никому, а то не сбудется. У меня будет маленькая кондитерская, там будет очень красиво. И музыка. И… И ко мне будут все приходить. Ну, не все, а те, кто знает. Готовить буду только сама.

— Я буду приходить, — сказал я. А она добавила:

— Знаешь… Я и сегодня загадала. Что, если у меня будет пирог, кто-нибудь придёт. Кто-то же должен его есть! Ну вот видишь, ты и приехал. На запах, — и она засмеялась. И я вместе с ней.

* * *

— А твои когда приедут? — спросил я.

— Папа обещал через неделю.

— Мой папа тоже через неделю…

— А где он, твой папа? — спросила она.

— Я не знаю точно… Он далеко уехал, в другую страну. Он часто уезжает, у него такая работа.

— Какая?

— Ну, стройка. Он там самый главный, на этой стройке. Поэтому, говорит, всё время нужно там быть. Чуть недоглядишь — и всё пойдёт наперекосяк.

— Ух, здорово. Наверное, ужасно интересно. А ты был у него на стройке? Видел, что он там строит?

Я помотал головой. Мне бы и самому хотелось посмотреть, но стройка же далеко. Правда, я видел чертежи.

— Знаешь, это ужасно красиво — чертежи. И ещё рисунки. Там такой… Такой, как замок. С башенками, мостами, переходами… Как в сказке.

— Удивительный у тебя папа, — вздохнула Августина. — Строит где-то волшебный замок…

— Ну а твои! Вообще! В театре…

— Ну и что такого — в театре… Ничего там особенного нет.

А потом Вилли сказал:

— Поехали уже! Сколько можно трепаться!

И мы помчались. Августина завернула нам кусок пирога в дорогу. Грустно, конечно, что у неё нет велосипеда и она не едет с нами.

— Ничего, — сказала она. — Когда-нибудь. И потом, знаешь, иногда бывают такие путешествия, где надо только чтобы Вилли и ты.

— Почему это?

— Ну… Некоторые места видишь по-другому. Именно когда с ним вдвоём.

И мы помчались. Мимо сиреневых кустов, мимо речки, мимо заборов — та-да-да-да-дам по доскам мостика — и дальше, дальше. Хорошо так ехать, мчаться и не оглядываться. Места было незнакомые, но я не боялся заблудиться. Ведь Вилли тут всё знает, они с Августиной изъездили всё вдоль и поперёк!

— Покажу тебе кое-что, — сказал Вилли. — По этой тропинке давай. И увидишь сам.

Дома кончились. Тропинка петляла между каких-то кустов и неожиданно вывела нас на пустырь. Пустырь, заваленный всяким хламом.

— Стой, — сказал Вилли, и я затормозил. Прямо у дороги валялась жёлтая варежка, давно, наверное, с самой зимы.

— Привет, — сказал ей Вилли.

— Здравствуйте, — на всякий случай вежливо сказал я.

Варежка поздоровалась в ответ, и я даже не удивился. Велосипед разговаривает, чем варежка хуже?

— Ты потерялась? — спросил я.

— Тут все потерялись, — объяснила она. — Такой город.

Какой ещё город?.. Пустырь и пустырь, завален всяким мусором. Ой, нет, не мусором.

— Увидел, нет? — спросил меня Вилли.

И тут я увидел. Правда целый город. Потерянный карандаш рисовал что-то в потерянном блокноте. Оторванная пуговица смотрела на меня через очки без стёкол. Два ключика, позвякивая о чём-то своём, пили чай из забытого кем-то термоса.

— Они ждут, пока их найдут? — спросил я у Вилли.

— Да нет, уже не ждут. Просто живут тут, и всё. Если уж потерялся, то ведь лучше не одному жить. А с кем-то, кто тоже потерялся.

И тут я увидел медведя. Может, он был не медведь, а собака, но это неважно. Он был в шарфе. В большом зелёном шарфе, человеческом, — Медведь-собака помещался в нём почти весь. Может быть, он простудился. Вообще не лето на улице.

— Может, возьмём его? — спросил я у Вилли. Уж очень жалко было оставлять его здесь, такого потерянного.

Вилли пожал рулём.

Я наклонился к Медведю-собаке.

— Хочешь поехать с нами?

Он покрутил мохнатой головой, освободил нос из шарфа.

— Спасибо. Но я не могу. Понимаешь, я же не один. Не могу их оставить.

Пуговица и очки. Шарф. Гнутая вилка. Выходит, они друзья. Что ж, пусть живут все вместе, раз у них тут город.

Я сунул руку в карман и нашёл там лимонную карамельку.

— Вот, — сказал я Медведю-собаке. — Это тебе. Не болей.

— Спасибо, — сказал он. — Большое тебе спасибо.

Мы с Вилли пошли дальше. Я вёл его за руль, осторожно, чтобы не раздавить нечаянно кого-то из жителей. А потом мы пришли на центральную площадь и увидели башню с часами.

— Ничего себе! Они идут, — удивился Вилли.

— Это по-разному, — объяснил нам Медведь-собака — он, оказывается, шёл за нами. — Как повезёт. Часы у нас надолго не задерживаются, их обычно находят. Не хозяин, так кто-то другой. А если кого нашли, так тот собирает чемодан — и всё, привет. Но ещё не было такого дня, чтобы никто не потерял часы. Так что место не пустует.

— Как интересно, — сказал я. — Выходит, на вашей башне всегда разные часы?

— Да, — кивнул Медведь-собака, — и время всегда разное. То идёт, а то остановится. Разные попадаются часы. Ладно, пойдём дальше, я покажу вам библиотеку.

О, это оказалась богатая библиотека! Тут вам и учебник химии, и атлас морей и океанов. И муми-тролли, и взрослые книжки без картинок. Была даже одна книга на китайском языке. А может, и на японском. Я не очень-то в этом понимаю. Хотя надо будет посмотреть в энциклопедии, чем отличаются китайские иероглифы от японских, это интересно. Но больше всего в библиотеке было книг без обложек.