— Ну как… Не знаю. Я думал, ты со всеми дружишь.

— Все, понимаешь… Это как никого. А вот так, как ты с Колей. Такого друга у меня нет.

Я совсем растерялся. Мы с Колей? Я как-то совсем не думал, что мы друзья. И что… Просто так получилось. Не специально. Ну, просто он такой… Комарик и Комарик. Не могу сказать, что мне с ним интересно. Он обычно молчит, меня слушает. Но не могу же я сказать, что мы с Комаром никакие не друзья. И что я больше хотел бы вообще-то с самим Марком дружить. И я сказал вот что:

— Ну, мы с ним совсем недавно дружим.

А Марк ответил:

— Я видел, знаешь… как ты проиграл гонку. Там, на финише. Всё видел. И подумал, что ты хороший друг. И что такого у меня нет.

У меня уши стали горячие. Хороший друг. Ну-ну.

Тут я обнаружил, что так и держу подарок, совсем забыл про него. Книжку эту математическую.

— Вот. Я подумал, тебе будет интересно.

— Да… Спасибо, ой, какая чудесная! Смотри, о, смотри, какие тут…

И тут как раз пришёл Коля-Комарик. Аккуратно поставил свои ботинки в прихожей. Он был в такой же белой рубашке, как я. Наверное, его мама тоже сказала, чтобы он вёл себя по-человечески.

А потом Комарик зашёл в комнату и сразу увидел то, чего я не заметил.

— Это твоя? Откуда?

На стене висела скрипка. На гвоздике.

— Не знаю, — ответил Марк, — откуда. У нас всегда была.

— А кто играет?

— Никто, — пожал он плечами. — Так просто висит. Красивая.

Она и правда была красивая, такого светлого дерева. Как янтарик. У мамы есть такой янтарик, ей папа нашёл на море. Когда меня ещё не было. Он такой непрозрачный. Но немножко видно, какой он внутри. Ну и скрипка такая же, как будто светится чуть-чуть.

Марк помахал рукой своей забинтованной и сказал:

— Мне когда руку загипсовывали, врач сказал: не волнуйся, будет как раньше. Я, конечно, не особенно волновался, это мама переживала. А этот врач потом и говорит: даже и забудешь, в каком месте было сломано. Тебе же не на скрипке играть. И я, знаете… Я вдруг очень захотел на скрипке. Висит же. Красивая. Раньше не хотел, а теперь вот… — И он опять посмотрел на свою руку. — Теперь никак.

…Потом мы играли в какие-то смешные шашки на треугольной доске, на троих. Вообще у Марка была целая куча всяких игр. А потом строили крепость из всего. Внизу были два стула, а на самом верху — вилка. А на вилке — пирожок. Потому что это была крепость пирожочной страны.

А потом Комарик сказал, что ему пора. Ну и я тоже решил с ним пойти. Вилли, наверное, меня заждался.

Комарик топтался и топтался в дверях, как будто хотел что-то сказать. Я вот уже знаю, что из него надо все слова клещами вытаскивать, такой он молчун. И я спросил:

— Коль, ты чего? Спросить чего-то хочешь?

Комарик посмотрел на Марка, моргнул два раза и спросил:

— А смычок у тебя есть?

Я сначала не понял, какой такой смычок. А потом дошло: если есть скрипка, так и смычок должен быть!

— Есть, — кивнул Марк. — Показать? Давай, разувайся!

И мы с Комариком вернулись в комнату. Чего это ему понадобился смычок, интересно?

Палка с какими-то лесками. Или нет, не лесками: Марк объяснил — это конский волос. Из хвоста лошади. Его натягивают на эту палку, и выходит смычок. А Комарик вдруг сказал:

— Можно я попробую? Я умею вообще-то. Чуть-чуть.

Странно. Никогда я не думал, что он умеет что-то такое!

Марк снял со стены скрипку.

— Большая какая, — сказал Комарик, — я на маленькой привык…

И он взял её, скрипку эту. И оказалось — да, правда умеет. Вот тебе и Коля Марченко, тихий Комарик. Умеет чего. Стоит себе в белой рубашке.

Как на концерте прямо. Сначала медленное играл. А потом быстрое. Мне сначала медленное понравилось, не то чтобы очень, просто удивительно, что он и правда умеет. А потом как быстрое началось, то здорово было, молодец он, Коля. А я ведь раньше думал, что Комарик и Комарик.

Он вдруг сбился и опустил скрипку. Улыбнулся смущённо:

— Я на маленькой привык…

— Ты в музыкальную ходишь? — спросил Марк.

— Нет, со мной папа занимается. Ну, так, иногда. Он раньше в театре работал, в оркестре. А потом мы сюда переехали.

— И что?

— Ничего, — пожал он плечами. — В нашем городе ведь нет театра…

А я подумал, что если бы у нас был театр, то папа Комарика и родители Августины Блюм работали бы вместе. Вообще, жалко, что у нас нет театра.

— Ну что, поедем сегодня к Августине? — спросил Вилли. — Давно не были.

Это правда. Давно не были, два дня. Но мы уже договорились с Колей, что сегодня пойдём к нему. И он покажет нам свою скрипку. Маленькую. Договорились же.

— А если вместе? С Августиной? Вообще, чего ты их никак не познакомишь?

Чего я. Вот Вилли. Всё-таки он железный, не всё понимает. Во-первых, это странно: позвать в нашу компанию девчонку. Хотя не просто девчонку, а Августину. Не подумайте, я не стесняюсь, что дружу с девчонкой. Она необыкновенная. Но одно дело — самому дружить, а другое — тащить в компанию. А у нас ведь уже как бы компания, правда?

Вообще, им понравилась бы Августина. Наверняка. И даже очень. И они ей понравились бы.

— Правда, — сказал Вилли, — давай. Она обрадуется!

Да, она обрадуется. В том-то и дело. Дело в Марке. Он высокий. Он такой высокий, он почти по плечо моей Августине Блюм. И ей не придётся складываться, как перочинный ножик, чтобы с ним поговорить. И он умный. Ужасно умный. Да, он ей, конечно, понравится.

А я? Зачем тогда ей нужен буду я?..

— Вот уж не думал, что ты такой трус, — сказал Вилли.

Никакой я не трус. Ничего он не понимает. Вот возьму и пойду пешком, без него. Тем более что ребята не могут на велосипедах: у Коли его нет, а у Марка рука в гипсе. Ну и я буду пешком. А к Августине мы поедем завтра.

* * *

Колина скрипка и правда оказалась маленькая. Мне больше понравилось, когда он играл первый раз, у Марка. А у этой его звук какой-то… Скрипучий. Но всё равно. Так удивительно — уметь что-то такое, чего никто не умеет.

— Что это за музыка? — спросил Марк. — Очень знакомое, я уже где-то слышал.

— Это Бах, — ответил Коля.

— Бах? — удивился я. — Иоганн Себастьян? Ничего себе. А у нас Баха совсем другая пластинка дома.