— Да… Это здорово, — как-то неловко закивал я.

Глаза его вдруг сузились, стали совсем как щелочки, и, не обратив никакого внимания на мои слова, он спросил:

— Читали в газете?

— О чем?

— О большой птице.

Я в недоумении уставился на него.

— А ведь о ней писали. Говорят, даже за границей.

Покончив с последним сомиком, я вытер пальцы о брюки. Радам придвинул ко мне свой стакан, и я машинально наполнил оба. Он с жадностью выпил.

— Говорят, первым ее увидел какой-то мальчишка из Гармоша. Он в Шеде купался, вдруг смотрит — падает в реку огромная птица. Распростертые крылья шире, чем Шед.

— Не может быть, — возразил я.

— Да что вы… — Радам раздраженно махнул рукой. — Почему сразу «не может быть»? На другой день свинопас из Сикоро тоже рассказывал, что видел какую-то очень большую птицу. Правда, издалека. Он у Старого колодца стоял, а она над Ведьминой горкой летала. Знаете, где это?

Я кивнул.

— Ну, а на третий день я и сам ее увидел. Страсть как высоко кружила и крыльями не махала, но мне и этого было достаточно, чтобы понять: такой птицы я еще никогда не встречал. Я, знаете ли, смотрителем на плотине, забот у меня немного, а с того дня я только и делал, что птицу эту выслеживал. Никак не удавалось ее вблизи посмотреть: то она слишком уж высоко, то низко, но далеко. Узнали о птице и в орнитологическом институте. Не от меня, это точно, я-то о ней никому не рассказывал. Наоборот, отрицал даже, что есть такая. Если кто о ней заговаривал — а видели многие, — я только смеялся: сказки, мол, это. Но про себя-то знал, что не сказки. Хотел на гнездо ее набрести, да никак все не удавалось. Потом приехал из птичьего института тощий такой ученый в очках, стал меня спрашивать, видел ли я эту птицу. Какое там, говорю, никогда не видал. Но он все равно с неделю здесь проторчал. Однажды вечером увидел-таки ее — далеко, правда, — и заявляет: белоголовый сип. Редко, но залетает сюда и он, да только никакой это был не белоголовый сип! Потом этого ученого, видно, совесть заела, и он уже с целой комиссией снова к нам заявился. С фотоаппаратом, биноклем, еще со всякими штуками. Тогда о птице уже и газеты писали, почему я и думал, что вы читали. Короче, комиссия целый день пялилась на небо, а назавтра пришло известие, что какую-то огромную птицу видели километрах в трехстах отсюда. Ну, комиссия, ясное дело, в машину, потому что кто ж там мог быть, если не наша птица, — и за ней. Да только на другой день она объявилась уже в пятистах километрах оттуда.

Я стал что-то припоминать.

— Постой-ка! Они еще самолет наняли, да?…

— Ну вот, видите…

— …А когда птица его заметила, тут же спикировала и укрылась в лесу.

— Точно. Тогда ведь всю страну как в лихорадке трясло. Да и заграницу тоже. К нам даже один чернокожий орнитолог приезжал.

— Но птицу-то и сфотографировать ни разу не удалось, — перебил я.

— Конечно, нет! — воскликнул Радам почти с гордостью, но тотчас осекся и испуганно вобрал голову в плечи, словно кричать так громко ему здесь не дозволялось. — Потом все утихло, орнитологи по домам разъехались. Сошлись на том, что все-таки это белоголовый сип к нам залетел. Я тоже примерно с месяц ту птицу не видел, а однажды она опять появилась, да так высоко, что с земли меньше комара казалась. Соорудил я себе укрытие в зарослях камыша и стал поджидать. Была там при мне и винтовка.

— Подстрелили?

Он неприязненно посмотрел на меня, и черное пятнышко в глазу как будто сверкнуло.

— Тогда уже осень была в разгаре, продрог я порядком. Вдруг вижу, снижается она. Не мог больше терпеть. По сей день не пойму, как я в нее попал, ведь далеко было да и руки тряслись. Помню, мелькнули в оптическом прицеле крылья… Даже когда выстрелил, еще надеялся, что промахнусь…

— Попали?

— Попал. Падала она камнем, а я тогда только и разглядел, хотя крылья и сложены были, какая она преогромная. На Капланьошский луг упала, трясина там, сами знаете. Я место засек и стал туда пробираться. Ил холодный, чуть не по пояс, несколько часов шел. Наконец вижу — краснеет что-то. Оказалось, крыло. Огромное оно было, ну, с чем бы сравнить… В общем, несколько метров в длину. Я от радости закричал даже — и вприпрыжку по кочкам. Взял ее за крыло — такого необыкновенно красного цвета я и не видывал — и перевернул на спину…

Он замолчал.

— Ну и?…

Взгляд его вдруг стал безумным, он схватил меня за руку.

— Это была не птица. Человек это был, с крыльями! Понимаете? Остекленевшими глазами на меня смотрел красивый юноша. Пытался я его в чувство привести, да только напрасно. Пуля прямо в сердце вошла.

Я вскочил. Но скамья стояла так близко к столу, что я не мог выпрямиться.

Лицо Лайоша Радама сделалось злым, он не выпускал мою руку.

— И у него на шее цепочка была, а на ней медальон с надписью: «Икар».

Он расхохотался и закричал во весь голос:

— Икар!..

Я вырвал руку, перешагнул через скамью и подошел к стойке.

— Сколько с меня?

— Нисколько, — ответил корчмарь. — Вы наш гость. — Он окинул взглядом свое заведение и горько улыбнулся.

Я вышел не попрощавшись, но оставшиеся хором крикнули мне вслед: «Счастливого пути!» Они будто посвящали меня в друзья.

Уже стемнело. До Иврена я добрался почти бегом. Там у меня друг агрономом работает, к нему я и шел.

— Где тебя столько времени черти носили? — спросил он.

— Послушай, когда построили постоялый двор у Чётёньского холма?

— У Чётёньского холма? Постоялый двор? Да ты с ума сошел! — рассмеялся он.

— Там корчмарь такой высокий, прямо красавец.

— Разыгрывай кого-нибудь другого. Я каждый день там бываю. Нет у холма никакого постоялого двора.

Я чувствовал себя так, будто грудь мою сдавили цепями.

— Ты знаешь человека по имени Лайош Радам?

— Да, это смотритель плотины.

— У него лицо справа в ожогах.

— Да.

— Он однажды подстрелил гигантскую птицу с красными крыльями.

— Об этом не слышал. Впрочем, и не бывает никаких таких гигантских птиц с красными крыльями. Брось валять дурака, идем есть.

— Я уже ел.

— Где?

— По дороге.

Украдкой я то и дело поглядывал на свои пальцы, все еще жирные, а во рту ощущал аромат того удивительного вина.