Толкнув в ответ женщину в плечо кулаком, он отбросил ее с такой силой, что, не удержавшись на ногах, она сползла по стенке, медленно оседая вниз как размазанное мыльное пятно, растекающееся по грязной воде. Самое страшное в этом было то, что именно в этот момент Софийка, приоткрыв дверь, все увидела. Не выдержав, она пулей вылетела из комнаты, пронеслась по коридору и выскочила наружу, на удивление легко справившись с тяжелой входной дверью — страшная, всегда пугавшая ее, она оказалась менее ужасной, чем то, что произошло в спальне родителей.

Подогнув под себя ноги, в состоянии полного шока Раевская сидела на полу. Все вокруг нее словно накрыл стеклянный купол, не пропускающий воздух, время начало течь медленно, очень медленно, как на кинопленке. Она была в каком-то ступоре. И понимала, что это уже навсегда.

— Ты заплатишь за это, — прорычал супруг, возвышаясь над ней непробиваемой, мощной скалой, — ты заплатишь за то, что ты сделала! Ты посмела поднять на меня руку! За это ты заплатишь!

— Ты… ты… — Вместо слов из горла жены вырывалось какое-то страшное бульканье, в котором тонули неразборчивые слова — впрочем, их никто и не собирался разбирать.

— Я сделаю так, что ты пожалеешь очень сильно! — продолжал Раевский. — Я сделаю так, что жалеть ты будешь до конца жизни! Ты даже не представляешь, что я тебе приготовлю! До конца своей жизни ты будешь жалеть! — бесконечно повто- рял он.

Но женщина все больше и больше погружалась в ступор, а угрозы его становились все более устрашающими, потому что его дико бесило отсутствие реакции жены — состояние, которого он никогда не мог понять.

Обоих отрезвил звонок в дверь. Он прозвучал дважды — настойчиво и очень резко. С такой резкостью, что женщина даже сумела подняться с пола, а ее муж — сделать несколько шагов к двери.

— Кого несет… — выругавшись сквозь зубы, он все-таки пошел открывать дверь. Жена безвольно плелась следом за ним.

На пороге стоял новый сосед, который недавно переехал в их дом. Этого соседа Раевские видели всего несколько раз и затруднились бы определить его возраст — где-то между тридцатью и сорока. Внешность его тоже была абсолютно стандартна — таких не узнают, они ничем не выделяют на улице. Обыкновенный, абсолютно не примечательный человек средних лет, среднего роста, одетый и выглядевший как все.

За руку он держал Софийку, лицо которой было больше не заревано, наоборот — на нем сияла почти счастливая улыбка — рот ее был забит вкусными карамельками, и еще груду карамелек девочка держала в руке.

— Добрый вечер, — заговорил сосед. — Я тут на лестнице вашу малышку встретил. Я так понимаю, что она случайно выскочила из квартиры, а дверь захлопнулась. А до звонка ей не дотянуться. Вот я и помог.

— Ой, спасибо вам! — Раевская уже почти пришла в себя и, нагнувшись, порывисто обняла дочку. — Даже не знаю, как вас благодарить!

— Пустяки какие! — немного смутился мужчина. — Мы же соседи. С кем не бывает.

— А что ты ешь? — Женщина увидела карамель.

— Это я угостил, — быстро сказал мужчина, — малышка плакала, и я вот… воспользовался конфетами, чтобы она успокоилась. К счастью, у меня были карамельки.

— Ой, это же дорого! Право, не стоило! — Было видно, что Раевской неудобно, ведь конфеты, которые с таким удовольствием поглощала Софийка, были для нее лакомством.

— Даже не думайте об этом! — Мужчина улыбнулся. — Все дети любят сладкое. А у меня оно нашлось!..

Распрощавшись с соседом, мать завела Софийку в ее комнату. Больше супруги друг с другом не разговаривали. Раевская переодела дочку и уложила ее. Немного убаюкала, рассказав любимую сказку. Испуганная и измученная, девочка уснула достаточно быстро. Когда же мать вышла из детской, плотно затворив за собой дверь, взрослая спальня была пуста.

Мужа нигде не было. Очевидно, он ушел, когда она укладывала ребенка. Ушел… Раевская опустилась на тумбу в прихожей, закрыла лицо руками…

14 марта 1941 года

Во дворе детского садика было непривычно тихо. Раевская, запыхавшись, бежала по разноцветным плиткам двора. От быстрого бега она сильно вспотела и распахнула пальто.

В садике была тишина, столь привычные детские голоса не звучали. Сумерки окутывали все вокруг лиловой дымкой тумана, в котором все казалось расплывчатым. Кое-где в окнах уже зажигался свет.

Она потянула на себя тяжелую дверь и столкнулась лицом к лицу с воспитательницей, которая уже собиралась домой.

— Извините, что я так поздно, — выдохнула Раевская. — Задержали на работе. А где Софийка?

— Вы что, считаете, что вас кто-то будет ждать? — Голос воспитательницы звучал неприязненно, и было видно, что она хочет поскорее уйти домой. — В последнее время вы приходите когда вздумается! Позже всех.

— Извините. Но я работаю. Я и так стараюсь рассчитать время.

— Все работают! — Воспитательница смотрела на Раевскую с заметной неприязнью.

— Где Софийка? — В голосе матери тоже появились резкие нотки, было видно, что ей надоел этот разговор.

— Так ее забрали, — воспитательница пожала плечами. — К счастью, есть люди, которые интересуются ребенком больше, чем вы.

— Кто забрал, отец?

— Говорю вам, девочку уже забрали. И вовремя, между прочим. Идите домой.

Раевская вбежала в подъезд, бегом поднялась на третий этаж, открыла дверь своей квартиры. Везде было темно и тихо.

Она остановилась в дверях, щелкнула выключателем. Яркий свет залил прихожую.

— Софийка! — громко крикнула она. Ответом была полная тишина.

Не разуваясь, не сняв пальто, Раевская побежала по комнатам. В квартире абсолютно никого не было… Чтобы не упасть, она прислонилась к стене.

Щелкнул замок входной двери. Она услышала, как в прихожей поставили сумку. Звук знакомых шагов… В комнату вошел муж.

— Привет, ты уже дома? А где Софийка? — спросил небрежно.

Раевская даже не смогла закричать, просто захрипела…

15 марта 1941 года

Бершадов медленно поднимался по лестнице. За ним с пистолетом в руке плелся Игорь Барг. На лестничной площадке между вторым и третьим этажом Григорий обернулся, покосился на пистолет:

— Прекрати эту кукольную комедию! Раньше нужно было думать! Здесь давным-давно никого нет.

— Извините, — заметно смутившись, Барг спрятал пистолет в карман пальто, — оплошал…

— Не в первый раз, — отрезал Бершадов.

— Я… знаю. Я исправлю свою вину. Но если вы разберетесь, вы поймете, что я не виноват. Засада была просто…

— Заткнись, — коротко, резко бросил через плечо Бершадов и продолжил подниматься по лестнице.

Наконец оба оказались на площадке третьего этажа. Здесь находилось всего две квартиры. Дверь слева была опечатана белой лентой. Бершадов решительно сорвал ее, достал из кармана ключ. Отпер дверь. Вместе с Баргом они вошли в прихожую, в которой не было никакой мебели, кроме одинокой, чуть криво стоящей, пустой вешалки.