— София Раевская? — сразу спросил Григорий.

— Да, это она, — кивнул опер. — Полностью совпадает с описанием пропавшего ребенка. Мертва около двух суток. На теле заметны следы разложения.

— Значит, ее убили сразу, как только увели из садика, — задумчиво произнес Бершадов вполголоса. — Причина смерти?

— Яд. По всей видимости, его дали с конфетами. В правом кулачке ребенка зажата надкусанная карамель. И на полу валяются обертки от конфет, три штуки. Если все эти конфеты были начинены ядом, то дозы хватило бы на взрослого человека, не то что на маленького ребенка.

— Как ее нашли? — Лицо Григория было мрачным.

— Житель соседнего дома прогуливался во дворе с собакой. Вдруг собака рванулась и прыгнула в разбитое окно подвала. Видите, здесь нет стекол. Дверь в подвал была открыта. Он вошел и увидел труп. Вызвал милицию.

— Что с платьем?

— Будем выяснять. Но одевали ее явно в спешке. Один рукав порван.

— С нее должны были снять ее вещи. В подвале что-то нашли?

— Нет, ничего. Все обыскали, ничего нет.

— Это совсем близко от дома, где живут Раевские, — снова задумчиво сказал Бершадов.

— Да, я тоже это отметил, — подхватил опер. — Значит, ее забрали из садика и сразу отвели в подвал?

— Ничего подобного! — запротестовал Бершадов. — Сначала ее отвели туда, где накормили конфетами. Потом, когда она умерла, переодели труп и отнесли уже сюда, в подвал. И, видимо, там, где девочку переодевали, остались ее вещи, — рассуждал он вслух. — Одно несомненно: человек, который принес сюда труп, хорошо знает это место. Он знал, что здесь есть подвал и что он не запирается. Судя по всему, это местный житель. Нужно опросить всех, — обернулся он к оперу. — Узнать, не живет ли здесь кто-то, кто был судим за подобные преступления, даже за изнасилования. Как я понимаю, здесь насилия не было?

— Нет. Никаких следов спермы не обнаружено.

— Ну, это еще не значит, что преступление произошло не на почве половых извращений. В общем, работы вам хватит. — Бершадов двинулся к выходу.

— Да, конечно, — оперативник замялся, переступая с ноги на ногу. — А можно один вопрос?

— Можно, — остановившись, милостиво разрешил Бершадов.

— А почему эти уголовные преступления… Пусть даже очень страшные преступления… так интересуют спецслужбы?

— Лучше тебе не знать этого, — улыбнулся Бершадов, с лица которого постепенно исчезло выражение мрачности. — Есть вещи, которых действительно лучше не знать…

17 марта 1941 года

Буря так и не разразилась. Только волны, поднявшиеся ближе к берегу, оставались единственным свидетельством того, что собирался шторм, да еще черные тучи, медленно уходящие за горизонт, в самую глубину моря.

Ветер сначала гнал их к берегу, и старожилы — рыбаки, жившие на самом берегу, — поспешили покрепче привязать свои лодки, думая, что будет шторм. Волны с яростью пожирали песок, с грохотом нападая на песчаный пляж, когда бушевал ветер.

Однако ярость моря длилась недолго. Очень скоро ветер утих, волны постепенно сменили ярость на нежную ласку, черные тучи повернули назад, и воздух посветлел, стал словно прозрачным, исполненным какой-то хрустальной звонкости. Гроза прошла стороной, и рыбаки вздохнули с облегчением. Любая погода была лучше бешеного, свирепого шторма, с которым никогда нельзя было совладать, сила и ярость которого приводила к потерям и разрушениям.

К вечеру полностью распогодилось, и двое местных мальчишек, живущих в домах на склонах, рядом с домами бывшего монастыря, спустились на пляж, к морю.

Когда-то на высоком мысе Большой Фонтан возвышался монастырь, построенный в честь Божьей Матери. До сих пор со стороны моря и с берега отчетливо были видны его величественные корпуса и каменная церковь. Но в 1922 году, как только власть большевиков окончательно укрепилась в городе, монастырь закрыли. С тех пор местные жители предпочитали обходить закрытый монастырь стороной.

Для живущих здесь, особенно пожилых людей, монастырь этот по-прежнему был священным, и они не понимали, как его можно было закрыть. Некоторые даже говорили, что такое надругательство приведет большевиков к беде. Впрочем, говорили это всегда тихо, шепотом, чтобы не дошли эти разговоры до вездесущих ушей, которых всегда хватало поблизости и которыми так профессионально занимались сотрудники НКВД.

Мальчишки весело носились по берегу, не обращая внимания на стены монастыря, нависавшие над песчаным пляжем. Один из них вырвался вперед, гоняя по песку длинной палкой какую-то перламутровую ракушку. Второй изо всех сил старался поспеть за ним.

Игра была в самом разгаре, как вдруг первый мальчишка резко остановился.

— Эй, иди сюда! — обернувшись, резко замахал он руками приятелю. — Смотри, что нашел!

Тот не заставил себя ждать и со всех ног бросился вперед, заинтересованный непривычными нотками в голосе друга. Подбежав, увидел, что прямо перед ними, присыпанная песком, белеет какая-то ткань.

— Что это? — пацан был настроен решительно. — Давай посмотрим!

С этими словами он начал тыкать ткань палкой, стараясь ее перевернуть. То, что открылось потом, выглядело настолько ужасно, что мальчишки, дико закричав, отпрянули. На песке лежало мертвое тело… Маленькое мертвое тело…

Оно уже всё почернело и распухло — видимо, долго находилось в воде. Единственное, что говорило о том, что это была девочка или совсем молоденькая девушка, были длинные черные волосы, которые окружали голову страшным ореолом…

— Утопла… — Первый мальчишка взял себя в руки быстрей, чем его товарищ, — утопленница… За бурю. Ну все, будет теперь к нам по ночам ходить.

— Да иди ты! — Второй пацан всё не мог перестать дрожать. — Давай ее в море обратно столкнем?

— Нельзя, — первый был взрослый не по годам, — надо мужикам сказать. Мало ли что будет. Бежим отсюдова…

Зина Крестовская провела по волосам щеткой, повернула голову так, чтобы локоны освещал солнечный закатный свет, и старательно улыбнулась. Несмотря на то, что это было не очень естественно, получилось даже неплохо. С серыми мышиными космами было покончено. Теперь в светлых прядях пышных волос роскошно золотилось солнце, даже в самом конце дня.

Волосы были в порядке. Зина провела по губам яркой розовой помадой. Она тут же показалась ей пошлой. Зина поморщилась, но вытирать не стала. Пошлая? Ну и ладно! Крестовской было на это плевать. В этот день, вернее, вечер Зине хотелось быть легкомысленной, веселой, даже пошлой… Какой угодно — дурочкой, хохотушкой, кокеткой, но только не женщиной с пистолетом у пояса. Не сотрудницей НКВД.