— Уверена, Лерро слопают в числе последних — он погибнет с мечом в руках, отчаянно прикрывая ворота какой-нибудь горной крепости. — вздохнула я.

— Но меч сломается, потому что его прислали из столичного арсенала. — буркнула Камилла.

И мы с ней дружно, словно репетировали, сказали:

— Чавк-чавк!

Герцогесса распахнула глаза широко-широко — в них плескалась ярость.

— Как вы можете о таком шутить?

— Я — могу, Дезирон слопают почти сразу после Лерро. — отмахнулась Камилла.

— И я могу! — подхватил я. — Когда вас слопают, Степь хлынет на наши восточные окраины, а на Редон пойдет Гельвеция — они давно нашими землями интересуются, а тут и случай такой… идеальный.

— Ваши слова вполне можно считать изменой. — с достоинством сказала Анаис, поднимаясь. — Не боитесь, что я перескажу их Черному Вилье? Вы у него и так на подозрении!

— Никоим образом не боюсь. — хладнокровно отрезала я. — Я готова при свидетелях заявить о своей уверенности, что Лерро в горах обязательно отмашется от тварей… замечательным арсенальным мечом. Степная орда даже сунутся на восточные окраины не осмелится, мы с тетушкой с башен Редона грозно поглядим на войска Гельвеции и те с извинениями уйдут, ну а Королевский Совет по-прежнему сможет… Всё! И всегда.

— И даже больше. И чаще. — подтвердила Камилла. — Так что же в наших словах может обеспокоить мастера Вилье?

Не понимаю, почему сьёретта герцогесса изволила так саркастически фыркать?

— Посмотрим! — процедила она… и гневно стукнула ладонью по прутьям решетки. — Эй, ты, сторож! Открывай!

В вихре развевающихся фалд мундира примчался охранник и нервно кланяясь, принялся отпирать решетку. Анаис на миг замерла в проеме, одарила нас долгим взглядом, ее губы дрогнули, будто она хотела что-то сказать… и так ничего не сказав, вышла.

Глава 4 Из темницы с любовью

Мы с Камиллой проводили удаляющуюся по коридору фигурку, пока та не исчезла в тенях, а потом задумчиво уставились в разные стороны. Я потихоньку пила чай, Камилла просто глядела в стену с таким сосредоточенным вниманием, будто там были написаны некие откровения. Ну или похабные анекдоты, потому что иногда она довольно пакостно усмехалась.

Новый топот заставил нас с Камиллой переглянуться — приближающиеся к нам шаги были явно мужскими.

— Полагаете, она все же побежала к Вилье? — светским тоном осведомилась Камилла.

Если так, то сьёретта Анаис не просто отличается светской выдержкой, но еще и актриса — хоть сейчас на сцены Лукании, известной своим театральным мастерством. Но я сочла за благо отмолчаться. Потому что вдруг я не права, и Анаис действительно…

Она — действительно! Первым шагал как раз Вилье. Его стройная фигура, как всегда в черном, выскользнула из теней и плавно, с вкрадчивой змеиной грацией двинулась к нам. В ярком огне светильников тени на его лице выделялись особенно резко, деля его на половинки — белую, почти до ослепления, и черную, почти до невидимости. Я даже на миг залюбовалась этим воплощением угрозы и загадочности, но тут он подошел поближе, тени прояснились, отсветы ламп притухли и стала видна кислая мина Вилье — будто под нос ему тухлятину сунули. Я перевела взгляд на вышагивающих за ним пару молодых сьеров.

Сьеры были весьма примечательные. Одеты одинаково роскошно, а на мой, воспитанный в Редоне вкус, чересчур ярко. Но судя по вчерашнему приему, в столице так принято, это только Вилье здесь — Черный. Оба рослые и плечистые, но один явно не пренебрегает достойными благородного сьера верховой ездой и фехтованием, а вот второй если и занимался ими раньше, то нынче забросил: крепкие плечи у него еще были, а вот мягкий вислый животик уже наметился. Хотя если судить по взгляду, высокомерному и в то же время цепкому, верховодил в этой парочке как раз «крепко-мягкий». Да и шел «фигуристый» сьер на полшага позади своего слегка оплывшего приятеля. А вот поклонился первым:

— Сьёретты!

Мы с Камиллой присели в реверансах — через решетку от кавалеров это выглядело забавно, но я искренне старалась хранить серьезность. И даже некоторую трагичность. Все же веселиться за решеткой — дурной тон. Из общего вида страдалиц слегка выбивались пирожные и кувшин с чаем, но благородные сьеры равнодушно скользнули по ним взглядами, явно не увидев в чаёвничающих заключенных ничего особенного. Зато Вилье увидел и его и без того поджатые губы вытянулись в уж совсем тонкую злую нитку.

— Нам жаль видеть вас в столь плачевном положении! — «фигуристый» сьер прижал ладонь к груди и склонил голову как над покойницами.

Мы с Камиллой переглянулись, и я отлично поняла неприязнь, промелькнувшую в глазах благородной Дезирон. Плачевное положение — это когда ни денег, ни внешности, ни ума, ни родни, ни друзей, а вокруг — война с потопом и землетрясением разом! Мы же — юные красавицы в слегка затруднительных обстоятельствах.

А благородный сьер, не понимающих таких тонких нюансов — морда невоспитанная простолюдинская, хуже любого Черного Вилье!

— Поэтому мы с моим другом Луи… — изящный жест в сторону надменно-молчаливого «оплывшего». — Поспешили вам на помощь!

— Поспешили? — непонимающе улыбнулась я. Мы тут уже часов пять сидим.

«Оплывший» одарил меня недоуменным взглядом: дескать, она что — не рада?

— Как только узнали, так и поспешили. — у его «фигуристого» приятеля хватило совести слегка смутиться. — Это знаете ли, было непросто! — он перевел недобрый взгляд на Вилье. — Вилье не спешил никому рассказывать, КОГО он подозревает в убийстве нашего дорогого казначея. Ах, бедняга!

Дорогой бедняга казначей? Не видит ли любезный «фигуристый» сьер в собственных словах некое… противоречие? Хотя кто знает, вдруг он разбирается в финансах много глубже, чем я…

— Уверен, молчание Вилье о вашем аресте, сььёретты, вызвано самыми вескими причинами. — высокомерным басом прогудел оплывший, и положил руку на плечо Вилье.

— Например, пониманием, что за такие подозрения его попросту засмеют. — на другое плечо немедленно шлепнулась ладонь «фигуристого» и Черного Вилье слегка перекосило.

— Но мастер Вилье… — «фигуристый» сильно надавил голосом, подчеркивая отнюдь не дворянское звание второго человека овернской Тайной Службы. — Сейчас извинится за свои нелепые подозрения в адрес благородных сьёретт. — и его пальцы с силой сжались на плече Вилье.

Кровь от лица Вилье отхлынула, зато на бледных щеках проступили некрасивые багровые пятна. Он со злостью поглядел на меня, а потом перевел такой же ненавидящий взгляд на Камиллу.

— Конечно, нелепые… — чуть подрагивающим то ли от боли, то ли от злости голосом процедил он. — Подозревать, что дочь изменников замешана в убийстве королевского казначея — нелепость! Даже большая, чем подозревать в этом дочь семейства Редон,