платьице на Хавронью, поежилась от стыда. Да уж, показала себя с самой лучшей стороны, как говорится. Наверное, придется увольняться с работы. Хотя я на месте босса давно дала под зад воинственной алкоголичке.

Упиваясь собственным позором и кляня на все лады свою глупость, я ползла по совершенно нескончаемому корридору, стараясь не смотреть на рябившие в глазах двери. Оказавшись в холле, подошла к витражному – от пола до потолка – окну и едва не потеряла сознание, рассматривая облака, которые топорщились во все стороны, закрывая ошеломляющий вид на город, раскинувшийся далеко внизу.

– …Я тебе, кажется, уже говорил, – услышала недовольный голос Захара и пошла на звук, совсем забыв о своем нежелании с ним встречаться, – мне не нужна эта кобыла. Что я с ней делать буду? У нее задница, как у носорога. Ни за какие деньги! – припечатал он, а я замерла, припав спиной к стене, стараясь с ней слиться. – Это невозможно, – сказал Завьялов и выругался, выслушав своего собеседника на другом конце телефонного провода. Странно, я думала, люди, живущие на небе, таких слов не знают. – Такие животные – брак. Она даже приплод не сможет принести нормальный. Все с ее геном родятся. О каких скачках может идти речь? Я просто не смогу оседлать эту кобылу, потому что мне будет противно.

Я почувствовала, как мои щеки заливают слезы, и к горлу подкатил противный ком. Вот, значит, как… он меня животным называет… От обиды я всхлипнула и привлекла внимание этого несносного, противного мужлана. Да я и сама ни за что в жизни не захотела бы иметь от него детей! Тоже мне граф Сассекский.

– А, Юля, здравствуйте, как самочувствие?

Ему тоже вчера нехило прилетело: губа разбита, ухо разодрано, но все равно выглядит, словно только сошел с картинки модного журнала, сволочь. Или это я постаралась? Черт, ничего не помню. Хотя, если это моих рук дело, я почти отомщена.

– Значит, я – животное? – угрожающе выпятив вперед челюсть, спросила. – И жопа у меня толстая. Это вы с кем сейчас меня так обсуждали? – спросила, растирая по щекам злые слезы.

– Юля, вы все неправильно поняли, – спокойно смотрит на меня, а в глазах черти веселые пляшут.

Лицемерный подонок. Все они, олигархи, такие.

– А чего тут понимать? Ну да, я не соответствую навязанным стандартам. Но и оскорблять себя не позволю. И зачем вы вообще меня сюда притащили?! Я, кстати, не Юля, а Джулия по паспорту. И если бы вы интересовались кадрами, знали бы об этом.

Я зарыдала и ринулась искать выход из его идиотских хором. Он даже не шелохнулся. Гад! Ненавижу тебя, Завьялов, чтоб тебя разорвало!

Выскочив на улицу, я вдруг поняла, какую глупость совершила. Точнее, мне это стало ясно еще в лифте, но не возвращаться же, признавая поражение. Пижамные штаны развернулись и страшно путались в ногах, обутых в шикарные тапки сорок пятого размера, украшенные шитыми золотом именными вензелями. Во жируют, собаки! Тапки оказались явно не по погоде. Водяная пыль висела в воздухе, и пижама тут же намокла, делая меня похожей на городскую сумасшедшую, сбежавшую из поднадзорной палаты. Даже у нарисованных на ней мишек Тедди морды вытянулись и погрустнели. Да уж, погорячилась я.

Ноги в тапках скользнули по грязи, делая меня похожей на африканского лыжника, ни разу в своей жизни не видевшего не то что лыжни, а снега в принципе. Ну или на корову на льду – кому как нравится. Я раскорячилась на тротуаре, приняв позу ласточки, и загрустила. Денег нет даже на метро, а до дома свет не ближний – другой конец города. Да и в таком наряде рискованно отправляться на променад. Могут загрести в кутузку или – еще лучше – в дурку. Хотя там мне, наверное, самое место.

– Эй, Юля, – услышала я противно жизнерадостный Севин голос. Откуда его черти принесли, интересно? – Захар Геннадьевич приказал вас домой доставить. И велел передать, что сегодня на работу можете не выходить. У вас выходной.

– Без соплей, как на льду… – буркнула я, судорожно пытаясь сообразить – это так меня уволил противный сноб или просто хочет отдохнуть от лицезрения моей персоны хотя бы один день? И так, и эдак фигово. Куда ни кинь, везде клин. Н-да, умею я составить о себе мнение.

– Да я и вижу, какие ты антраша выделываешь! – заржал нахал Сева, переходя на «ты» так молниеносно, что я даже не успела возразить. – Садись давай, не заставляй меня вылезать из машины и применять силу.

– Мы с тобой на брудершафт не пили, – окрысилась, сев в знакомый уже автомобиль, – так что будь любезен обращаться ко мне уважительно.

– Ага, мы с тобой на брудершафт вчера месилово в баре устроили. И потом, мы ж почти родственники, ты вон даже в моей пижамке щеголяешь, – хохотнул водитель. Я не стала возражать. А что тут скажешь? Виновата ведь я. – Даже Геннадьич в драку полез, я офигел, честное слово, – несло по кочкам Севу. Я прикрыла глаза, стараясь абстрагироваться от жизнерадостного словесного поноса. – И вот, короче, тебя как вырубили, Геннадьич озверел, – впился мне в мозг голос Севы, – я-то думал, он только бумажки на столе перекладывать горазд, а тут ну прямо гладиатор! Ты, кстати, тоже в грязь лицом не ударила, быстро очухалась…

Эх, Сева, ударила я лицом в грязь, да еще как. И Завьялов этот, говоря про лошадь, не так уж и не прав был. Мне вот, например, надо сейчас расстраиваться, а я есть хочу. Да, я, когда нервничаю, всегда ем.

– …Прибыли, – наконец, возвестил извозчик, останавливая машину возле моего подъезда.

– Откуда адрес знаешь? Я вроде не говорила, – настороженно поинтересовалась.

– Босс сказал, – глянул на меня Сева чистыми глазами, незамутненными интеллектом, – и да, пижамку верни завтра, мне ее мама на новый год подарила.

– Крохобор, – плюнула я огнем, попыталась красиво вылезти из автомобиля, но запуталась в штанинах уродской сплюшки и обрушилась на землю.

Теперь-то уж точно ударила в грязь лицом и всем телом, подняв кучу грязных брызг, как фиговый пловец. От позора, который снова настиг меня, я взвыла и так посмотрела на бегущего в мою сторону Севу, что он затормозил с пробуксовкой и замер на месте, с интересом глядя на то, как я восстаю из грязи, похожая на зомбаря-людоеда из фильма.

– Опа, Юлька, – услышала я голос Лелика, – ты чего тут? Это моя лужа так-то. Этот что, к тебе пристает? – показал он глазами на ошалевшего телохранителя. – Ну все, крышка тебе, – рыкнул Лелик пьяно