с приступом отвезли в реанимацию, я по какому-то наитию достал из тайника тот предмет и взял с собой на работу, потом мне рассказывали, что я, будучи уже без сознания, сжимал его в руке так сильно, что ладонь разжалась только после наркоза, на операционном столе. Когда тебя, спасителя, привели в мою палату, этот предмет в форме яйца снова был со мной, передали. И как только ты вышел, он начал гудеть и словно бы светиться изнутри. Тогда я и решился на эксперимент: вручить его в тебе в присутствии Маши. Зачем, почему я так решил — не знаю, как внушил кто-то. Остальное тебе известно.

Антон Григорьевич открыл глаза.

Егор устал слушать этот бубнёж, слова куда-то ускользали, смысл терялся в серой монотонности текста. Изо всех сил он придал лицу значительное, как ему казалось, выражение и произнёс:

— М-да… Дела.

Собеседник вздрогнул, словно бы не ожидал звука чужого голоса. Откашлялся, помотал головой, поднялся и ясно так проговорил, почти отчеканил:

— Завтра пойдёшь со мной в институт, с мамой и школой я договорюсь. Пора распутать этот мистический клубок, есть кое-какие идеи. Яйцо не забудь прихватить с собой.

И, уже повернувшись спиной к Егору, сквозь зубы процедил:

—

Чёртово зазеркалье.

Рассказ шестой. В святая святых

Научный центр с первого взгляда воображение Егора никак поразил: так, приземистые строения, одиноко торчащие тут и там на большом пустыре. Меры безопасности, однако, были на уровне: просветили и Егора, и Антона Григорьевича, причём, как догадался Егор, просветили ещё тогда, когда они стояли за высоким сплошным забором, перед камерами и прочими там любопытными приборчиками. Затем выделили четырёх провожатых (по два на брата, стало быть), которые окружили и сопроводили шефа и гостя до двухэтажной ничем не примечательной коробки.

Тут события стали разворачиваться ещё веселее, прямо как в импортном кино.

В стене бесшумно раздвинулись неприметные для глаза двери, и парочка очутилась в помещении, окутанном мягким зелёным светом. Стен и потолка видно не было. За стойкой напротив входа восседала красивая женщина в белоснежном халате и медицинской шапочке, кокетливо сбитой на бок. Она улыбнулась вошедшим, да так, что Егор сразу почувствовал в груди смутное томление оттого, что он мужчина. Заулыбавшись в ответ, юноша сделал было шаг навстречу красоте, но Антон Григорьевич одёрнул его:

— Стой рядом.

Молодой человек замер, и вовремя. Красавица протянула изящную руку и что-то там нажала на стойке. И прямо вместе с полом Егор устремился вниз, забыв, как дышать.

Впрочем, он быстро осознал, что просто едет вниз на скоростном лифте. «Предупредить, что ли, нельзя было?» Егор покосился на Антона Григорьевича, в неверном свете на этот раз какой-то синюшной люминесценции лицо того казалось неживым. «Долго ведь уже спускаемся… Как в преисподнюю. Ладно, не дрейфь».

Лифт остановился. Вышли в расцвеченное зелёным пространство. Антон Григорьевич подмигнул Егору:

— А ты молодец, не дёргался. Нервная система в порядке. Ну, осматривайся.

Они стояли в центре длинного коридора, стены которого были покрыты жгутами разноцветных проводов. Воздух наполняло зловещее монотонное гудение. Вокруг сновали люди с озабоченными лицами, на ходу приветствуя Антона Григорьевича и довольно равнодушно косясь на Егора: мол, это их не касается, своих забот полно. В общем, всё выглядело буднично и очень серьёзно.

— Как тебе? — поинтересовался Антон Григорьевич, явно гордясь собой и окружающим. — Это только цветочки. Ступай за мной, и не вздумай потеряться. А то заморозят.

Несколько минут они петляли в лабиринте коридоров, вокруг ничего не менялось: провода, гудение, люди. И ни намёка на хоть какие-то двери. Наконец Антон Григорьевич встал перед участком стены, свободной от проводов, и лихо так подмигнул Антону. Тот внутренне сжался. «Начинается… Сейчас сквозь стену телепортируют. Лбом вперёд».

Но таранить стену лбом не пришлось: в ней вдруг появился проход. Обычный такой, прямоугольный проход. Егор шагнул в него следом за Антоном Григорьевичем и оглянулся. Та же облицованная стена: ни проёма, ни щёлочки. «Вот фокусники», — с уважением подумал юноша. — «Ну, и куда же меня занесло?»

Он находился в белом кубе, заключающем в себе медицинское кресло и пульт причудливо-изогнутых форм — нет, предметы не висели в воздухе, а спокойно покоились на полу. Жестом Антон Григорьевич велел Антону присаживаться, сам же встал за пульт.

— Егор, — строго, но вместе с тем как-то виновато, начал ученый. — Ты согласен помочь мне найти Машу и… — тут он запнулся, продолжил — … хотя бы Машу? Ты мой единственный шанс.

Юноша облизнул разом пересохшие губы: тон обращения показался ему слишком уж торжественно-мрачным. Хрипло выдохнул:

— Я должен… умереть?

— Что? — сдвинул брови Антон Григорьевич. — Нет, конечно… а хотя… — Пауза. — В каком-то смысле, может быть, и да. Видишь, я ничего от тебя не скрываю.

— Спасибо, — просипел Егор.

— Моя логика проста, — продолжил собеседник. — Ты — ненаучный уникум. Но именно наука может помочь тебе познать себя до конца. И помочь другим… Маше. Ну, и мне, конечно. Ты готов?

Егор кивнул: очень медленно, как бы через силу. Антон Григорьевич разом оживился и заговорил уверенней, без всяких там заминок:

— Сейчас я подключу тебя к аппаратуре. Это моя разработка, секретное ноу-хау, так сказать. Принцип её действия в том, что нейроны в коре твоего головного мозга будут специальным образом заторможены, и все основные функции по управлению твоего «я» перейдут к подсознанию. Понимаешь? — Учёный сверлил взглядом подопытного, вжавшегося в кресло. — Откроется твоё другое, я бы даже сказал, истинное «я», а прежнее, видимое миру, уйдёт в небытие. Временно, полагаю. Но определённые риски, конечно, есть. Понимаешь?

Егор облизнул губы.

— Я… моё сознание … может не вернуться?

— Да. И ты окажешься затерянным в таких глубинах бытия, о которых ни я, никто другой не имеет ни малейшего понятия. Для всех это только мнимый мир. Реально не существующий. Но я всё-таки склонен думать, что он существует. И где-то в нём, в этой твоей, так сказать размытости, вероятно, находится и Маша. Хотя, быть может, эта размытость является только границей между мирами… — Антон Григорьевич вдруг глубоко задумался, и лицо у него странным образом само неуловимо размылось. Потом, впрочем, обрело привычные очертания, и учёный продолжил:

— Ну, так вот. Коротко говоря, все предположения о другой, мнимой реальности держатся на зыбких и непроверенных фактах. Нам с тобой придётся рискнуть, иного выхода я вижу. Видишь ли…

Антон Григорьевич помолчал, потом сухо молвил:

— Я боюсь, что ты в любой момент можешь исчезнуть вслед за Машей, и тогда уже вообще никаких концов не найдёшь. А так я