— Да уж, — выдохнула с напряжением Ранегунда.

Короткий меч оттягивал руку. Ей уже дважды доводилось пускать его в ход. Потом ее оба раза тошнило. Ужасное ощущение. Бр-р!

— В такие поездки следует брать с собой больше охраны, — заметил Эварт, когда они въехали в лес.

Там было гораздо темнее, и пламенеющий солнечный свет, пробиваясь сквозь ветви, слепил глаза. Пересекавшие тропу корни деревьев затрудняли движение, и потому первую четверть часа все молчали, прислушиваясь к загадочным звукам и всматриваясь в зеленую тьму в надежде, что случайный отблеск металла выдаст им, где прячется враг. Конники ехали друг за другом, что усугубляло их уязвимость. По пути Рейнхарт, опасаясь засады, рубил мечом кусты. Испуганные птицы выпархивали из них с громкими вскриками, по сторонам что-то шуршало: животные спешили убраться подальше от незваных гостей.

— Зима близится, — сказал наконец Эварт. — Наступает время охоты. Здесь много оленей и вепрей, пора их забивать.

— И впрямь, — откликнулся Рейнхарт. — С вепрями можно и подождать, а что до оленей, то их лучше преследовать по нераскисшей земле. — Он кашлянул. — До того как за них примутся волки.

— Мы уже это обсуждали, — заметила Ранегунда, пытаясь скрыть раздражение. — После первых штормов у нас будет время заняться охотой.

Воцарилось молчание, нарушаемое лишь свистом меча Рейнхарта и стуком копыт.

Затем Эварт сказал:

— Если вы можете распознавать приметы ранней зимы, то это наверняка умеют и волки.

— Весьма вероятно, — отозвалась Ранегунда, дивясь тому, что проделанный поутру путь к вечеру словно бы сделался вдвое длиннее. — Звери многое чуют. Гораздо больше, чем мы.

— Я видел обрывки красной ткани на дубе, что западнее крепости, — после паузы заявил Рейнхарт.

— Некоторые крестьяне пытаются одновременно и служить Богу, и соблюдать древние обычаи, — сказала Ранегунда, в юности и сама оставлявшая клочки пряжи на ветках деревьев. — Им следует поусердней молиться, чтобы Господь оказал им милость в их невежестве.

— Брату Эрхбогу это не понравится, — заметил Эварт, внимательно вслушивавшийся в разговор. — Он говорит, что те, кто пытается обрести покровительство старых богов, пострадают, когда Христос Непорочный призовет их на суд. Старым богам нет места в царстве Христовом. Христос Непорочный прощает все прегрешения, но только тем, кто верует лишь в Него.

Они уже выезжали из леса. Далее простирались возделанные поля. За ними виднелась кучка крытых соломой хижин и широкий бревенчатый частокол, наполовину перекрывавший подступы к мысу, на котором высилась крепость, обнесенная каменной, неправильной формы стеной. Она походила на многие укрепления подобного рода, но имела две башни вместо обычной одной, и на верхушке той, что была ближе к морю, по ночам разводили огонь, указующий путь кораблям.

— На этот раз нам повезло, — сказал Рейнхарт, глядя, как последние солнечные лучи тускнеют, отскакивая от чешуек его кольчуги, накинутой поверх кожаного нагрудника. — В другой раз стычки, пожалуй, не миновать.

— В другой раз мы будем охотиться, — отрезала Ранегунда, вкладывая меч в ножны и стараясь не выдать волнения. — И подготовимся к встрече со зверем покрупнее, чем олень или вепрь. Так что тем, кому вздумается на нас напасть, лучше поостеречься. — Ей очень хотелось перевести в галоп своего мышастого, но она понимала, что мерин устал, и потому с нарочитой беспечностью заявила: — Теперь нам незачем поспешать. Как и плестись друг за другом.

Дорога перед ними уже и вправду сделалась почти прямой и широкой — с глубокими колеями от постоянных передвижений телег, нагруженных бревнами. Пыльный грунт ее пополам с песком держал коней хорошо, но в дождливые дни моментально превращался в болото.

Они добрались до деревни и стали спускаться по единственной ее улице. Крестьяне, не успевшие скрыться за дверями своих жилищ, останавливались и преклоняли колени. Ранегунда краем глаза заметила, как в чьих-то руках мелькнул защищающий от происков темных сил талисман: древним богам не нравились женщины-командиры.

Как только дорога пошла вверх, из крепости донесся приветственный звук рога. Массивные ворота предупредительно распахнулись, и всадники въехали во внутренний двор, где к ним тут же сбежались рабы, о чем свидетельствовали повязки на их головах.

Широкие юбки мешали Ранегунде перекинуть ногу через седло, но она, стиснув зубы, справилась с этим и спешилась, стараясь не опираться на больную ногу.

— Проследи, чтобы лошадям еще до ночи засыпали вволю зерна, — сказала она принявшему поводья мальчишке.

Тот блеснул белозубой улыбкой.

— Все будет исполнено, герефа.

Ранегунда махнула рукой и обвела взглядом подвластное ей укрепление, которое, несомненно, показалось бы неказистым более искушенному, чем она, человеку. Обе башни его были сложены грубо, без каких-либо затей, не украшали их даже крошечные оконца, которые на зиму затягивали пергаментом, что впрочем мало защищало караульных от стужи, ибо внутри этих каменных сооружений всегда бывало холоднее, чем снаружи. Деревянные домики, занимавшие большую часть восточной половины двора, предназначались для размещения воинов и их семей; конюшни, псарни и лачуги рабов жались к западным стенам. Там же, ближе к центру, размещалось здание для общих сборов, за ним теснились кухни, бани, курятники и пекарня. Солнечные лучи даже летом практически не проникали в недра каменного мешка. Однако крепость давала ощущение безопасности, и Ранегунде она представлялась великолепной. Второй сигнал деревянного рога сообщил всем ее обитателям, что герефа находится в пределах крепостных стен.

— Медхен, — обратился к ней староста поселения, склонивший в знак уважения голову. — Возблагодарим Христа Непорочного за твое благополучное возвращение.

— Как и мою охрану, — ответила Ранегунда, крестясь.

— О, несомненно, — согласился староста, с шеи которого свисал коготь совы. Он склонил голову еще ниже. — Жена твоего брата хочет с тобой говорить. Она дожидается в швейной.

Ранегунда не повела и бровью.

— Хорошо, — кивнула она. — Я с ней увижусь, Дуарт. Но прежде переоденусь. Скажи это Пентакосте. Негоже мне говорить с ней в запыленном плаще.

Это была уловка, чтобы оттянуть время, но очень правдоподобная, и Дуарт лишь кивнул. Пока он, кланяясь, пятился, Ранегунда мысленно собирала всю свою волю в кулак, ибо что-что, а беседа с невесткой в планы ее никак не входила. По крайней мере сейчас.

* * *

Письмо таможенного офицера из Хедаби к Ротигеру в Рим. Отравлено с группой торговцев, отъезжающих в Зальц (Франкония), и там передано другим купцам, довезшим его до швабской Констанцы. Доставлено адресату 19 декабря 937 года порученцем миланского епископа.

«Доверенному лицу и посреднику графа Сент-Германа Ротигеру наши приветствия в конце сентября.

Спешу уведомить вас, что первый из пяти кораблей его превосходительства, вышедших из Старой Ладоги с мехами, янтарем, шелком, латунными слитками и пряностями на борту, достиг наконец-то нашего порта. Он будет стоять у причала, пока не подойдут остальные суда и не появится возможность определить стоимость всего груза и, соответственно, установить размер общей пошлины на него, после чего мы организуем переправку товаров в Рим — в соответствии с указаниями, полученными от графа.