в каталепсии несколько недель, и их оживляли. Может быть, с Шарпом то же самое… Сейчас я надену ему лишний аппарат для дыхания, захваченный мной на всякий случай…

— А потом?

— Потом нам остается только ждать целебного действия натуры.

Сказав его, Сломка крикнул Гонтрана, и они вдвоём перенесли безжизненное тело Шарпа в лодочку аэроплана, где и положили его на полу. В этот момент инженер заметил, что их проводник с видимым беспокойством смотрит на горизонт.

— Что там такое? — спросил он.

— Боюсь беды, — лаконично отвечал селенит.

Михаил Васильевич и его спутники переглянулись.

— Беды! Какой беды? — В один голос спросили они Телингу.

— Я уже говорил вам, — отвечал тот, — да вы и сами знаете, что эта часть нашей планеты — одна из самых негостеприимных на всей Луне. Причина — в этих громадных лесах, которые сгущают массу влажности, носящейся в атмосфере, результатом чего является нарушение атмосферного равновесия и образование жестоких вихрей. Горе тому, кого застанет здесь ураган: он будет унесён, его закружит, повалит, засыплет целым дождем камней…

— Что же, вы опасаетесь подобного урагана?

Телинга медленным жестом указал на лёгкое облачко, видневшееся вдали.

— Это облачко подозрительно, — проговорил он.

— Так летим поскорее! — вскричал Михаил Васильевич.

Все путешественники проворно уселись по своим местам.

— По какой же дороге мы полетим? — спросил профессор.

— Направимся на северо-запад, — предложил Сломка, смотря на карту. — Этим путем мы скорее выберемся из области холода и мрака и увидим Солнце.

Телинга повернул маховое колесо и опустил рычаг машины. Тотчас же в задней части аэроплана послышался резкий треск, — то вылетала струя газа, — и аэроплан, поднявшись на воздух, понёсся над морем Ясности.

Вдруг странное явление заставило всех пассажиров воздушного судна направить свои взоры вниз. Из древесных зарослей, покрывавших всю местность на необозримое пространство, тянулись вверх густые облачные клубы, походившие на клубы дыма. Достигнув вершины кратеров, они сгущались здесь в чёрные тучи, вскоре сплошь покрывшие все море Ясности.

Гонтран наклонился к своему приятелю.

— Вот прекрасное доказательство существования на Луне атмосферы, — проговорил он. — Как жаль, что земные астрономы не могут видеть этих облаков!

— Ошибаешься, друг мой: земным астрономам давно известно, что иногда облака закрывают целые участки лунного диска.

— В самом деле!

— Если не веришь, спроси старика Осипова.

Гонтран обратился к профессору за разъяснением.

— Видите, в чем дело, — проговорил тот, выслушав графа, — г-н Соломка и прав, и в тоже время неправ: неправ потому, что, собственно говоря, этих облаков никто не видал, а прав потому, что только существованием их земные астрономы могли объяснить загадочные факты скрывания некоторых кратеров на неопределённое время. Сегодня, например, известный кратер хорошо виден, завтра — он уже чем-то закрыт, а через месяц опять становится виден. В пользу существования этих облаков говорил астрономам еще и тот факт, что некоторые подробности лунной орографии в одно время и одним наблюдателем были видны, а другим, в другое время, — не видны. Так, в море Паров, например, есть хорошо известный соленографам маленький кратер Гигина, перерезанный по диаметру какою-то полосой на две части. А на северо-западе от него никто не заметил и не обозначил на картах цирка, имеющего до полумили в диаметре.

— И этот цирк существует?

— Я сам лично его видел, изучал и фотографировал. А вот и ещё пример: в море Нектара есть кратер около шести километров в диаметре; Медлер и Лорман, наблюдатели чрезвычайно тщательные, вовсе не заметили его, а Шмидт, в 1851 году, видел очень ясно; на фотографическом снимке Рутерфорда, сделанном в 1865 году, он также хорошо виден, тогда как, десять лет спустя, английский селенограф Нейсон, тщательно изучивший, описавший и нарисовавший всё море Паров, с его малейшими деталями, но заметил и следа вулкана… В последнее же время его прекрасно видели у нас в Пулкове.

— И что же вы заключили из этого? — сносил Гонтран, с видимым интересом слушавший объяснения учёного.

— Я всегда предполагал, что или дым вулканических извержений закрывает этот кратер, или облака, и что поэтому с астрономами повторяется та же история, как с одним воздухоплавателем, который летел в нескольких километрах над Везувием и не заметил его, потому что вулкан был застлан дымом.

Пока профессор давал Гонтрану эти объяснения, аэроплан покинул море Ясности. Курган Линнея исчез за горизонтом, а за ним и кратер Бесселя. Путешественники понеслись над гигантской гранитной оградой, которая служит как бы стеной для моря Ясности.

— Папа, — обратилась к отцу Елена, — а какие это горы мы пролетаем?

— Налево от нас цирк Плиния, а направо Менелай, — ответил старик.

Это имя не замедлило пробудить в уме Гонтрана мысли, не имевшие совершенно никакого отношения к орографии Луны, и он принялся вполголоса напевать:

Я — муж царицы, муж царицы,

Храбрый Менелай…

Сломка поспешил толкнуть локтем забывшегося приятеля.

— Ты с ума сошел? — спросил он.

— Это просто ассоциация идей, — отвечал молодой парижанин: — цирк Менелая напомнил мне рулады Жюди.

Он тяжело вздохнул и, чтобы оторваться от соблазнительных воспоминаний, поспешил спросить Михаила Васильевича:

— А что это за пик виднеется там, за Менелаем, профессор?

— Это? — Сульпиций Галл…

Беседуя таким образом, наши герои летели до тех пор, пока яркое Солнце не показалось на горизонте. Ночь прошла. Пригретые тёплыми лучами, все пассажиры аэроплана вспомнили, что они не спали целые сутки, и немедленно поторопились наверстать пропущенное. Один Телинга остался бодрствовать у рычага аппарата.

ГЛАВА ХLIV

Над морем Спокойствия. — Загадочный мрак. — Солнечное затмение. — Его причина. — Находчивость инженера. — Михаил Васильевич сконфужен. — Мрак усиливается. — Ураганы. — Страшная катастрофа. — Сбились с пути.

Когда путешественники проснулись, Солнце уже высоко стояло на небосклоне, ясная лазурь которого лишь местами была задернута дымкой легких облаков. Тотчас же Михаил Васильевич схватился за зрительную трубу, а Сломка вытащил свою неразлучную карту.

— Мы, кажется, летим над морем Спокойствия, профессор? — спросил старого ученого инженер.

— Совершено верно, — отвечал, разглядывая расстилавшуюся внизу местность, отец Леночки.

Тем временем пробудились и остальные пассажиры аэроплана, кроме Шарпа, который продолжал лежать без движения. Путешествие продолжалось. Вдруг ослепительный диск Солнца начал мало помалу темнеть.

— By god! — воскликнул Фаренгейт, первый заметив это явление. — Вот и ночь!

Услышав это восклицание, Гонтран и Елена, втихомолку беседовавшие друг с другом, прервали свой разговор.

— Ночь?! — воскликнул молодой дипломат. — Не может быть!.. А в самом деле, темнеет!.. Что за чудо?!..

И граф позвал учёного, который вместе со