— Конечно, — произнёс тот, выслушав мнения своих спутников, — нам было бы гораздо лучше воспользоваться драгоценной помощью сэра Джонатана… Однако, уж если кому оставаться при Шарпе, так это ему, а не Елене.

С этими словами профессор подал знак к отъезду. Елена надела аппарат для дыхания, так как быстрый полёт по воздуху захватывал у неё дух, и первой взошла в лодочку аэроплана, где уже стоял бесстрастный, как всегда, Телинга. Гонтран, сопровождаемый Сломкой, последовал за своей невестой. Наконец Михаил Васильевич взошел последним. Повинуясь его команде, селенит повернул рычаг, и воздушное судно понеслось к Кюиру, оставив американца одного у постели умирающего.

Теодор Шарп действительно вполне заслуживал этого последнего названия. Прошло уже более недели с тех пор, как враги нашли его в горах Вечного Света, а между тем он всё еще продолжал без движения лежать на своем ложе, и совершенно походил бы на покойника, если бы Сломка время от времени не констатировал слабое биение его сердца, и если бы ему не вводили, каждые двенадцать часов, по небольшой порции Либиховского экстракта[11] через насильно раскрытый рот. Несмотря на все это, Джонатан Фаренгейт стерег своего врага с такой же бдительностью, как если бы тот ежеминутно готов был сделать попытку к побегу. Ненависть американца, казалось, затихшая от времени, вспыхнула с новой силой, когда он очутился лицом к лицу со своим врагом.

Впрочем, янки даже пальцем не тронул Шарпа, пока тот продолжал оставаться беспомощным: при всей грубости, сухости и жестокости своей натуры, Фаренгейт знал законы чести и соблюдал их. Напротив, он молил Бога совершить чудо и возвратить Теодору Шарпу здоровье.

За то потом… О, потом будет дело иное!.. Жестокая улыбка появлялась, при мысли о будущей расплате, на губах мстительного американца, он стискивал свои длинные, жёлтые зубы и сжимал пальцы в солидной величины кулаки.

Как на зло янки, чудо, однако не происходило: прошло уже три дня со времени отъезда Михаила Васильевича, а Шарп все оставался в прежнем положении — бесчувственным и недвижимым. Наконец Фаренгейт потерял терпение и решился оставить больного под надзором селенитов, а сам отправился помогать своим спутникам в их работе.

Старый ученый нашел свой вагон в самом плачевном состоянии. Особенно повреждена была нижняя часть: поддон гранаты был исковеркан и разбит на несколько кусков, так что нашим героям стоило больших усилий привести его в исправное состояние.

Впрочем, Михаил Васильевич был так учен, Сломка — так изобретателен, Гонтран — так ловок и Фаренгейт — так энергичен, что все вместе они довольно скоро справились с трудной задачей.

Когда внешность вагона была приведена в порядок, старый ученый и его помощники перешли к внутренности. Здесь работа была уже несравненно легче: нужно было только поправить поломанные шкафы, прибить упавшие полки, заменить разбитые при падении лампы, починить люстру и привести в исправное состояние электрические провода, кой-где оказавшиеся порванными.

Когда все было сделано, вагон принял свой первоначальный вид. Оставалось лишь наполнить его резервуары сгущенным кислородом, а затем приспособить к новому способу передвижения, для чего его пришлось переправить из Кюира, где происходили все вышеописанные работы, в Маулидек.

Здесь Михаил Васильевич первым делом занялся сгущением кислорода. Покончив с этим, он вынул привезённые с Земли приёмники для светочувствительного минерала: это были

полусферические сосуды из толстого стекла, имевшие каждый до полуметра в диаметре. Драгоценное вещество, до тех пор сохранявшееся в мешках, лежавших в тщательно заколоченных ящиках, было вынуто оттуда при искусственном освещении и со всевозможными предосторожностями пересыпано в приемники. Все эти операции происходили при закрытых окнах, в темноте, которую едва освещал свет красного фонаря.

— Так в этих-то приемниках и будет помещаться ваш драгоценный минерал? — спросил старика Сломка, помогавший ему в работе.

— Ну, да, конечно.

— А где вы поместите сами приемники?

— Конечно, снаружи вагона.

Недоверчивая улыбка появилась на лице инженера.

— Чему вы улыбаетесь?.. — с досадой спросил Михаил Васильевич. — К каждому приёмнику я намерен приспособить, особый механизм, посредством которого можно будет, по желанию, защищать светочувствительное вещество от действия солнца шарообразной металлической крышкой. Таким образом мы будем в состоянии регулировать скорость вагона…

Соломка хотел что-то возразить старому ученому, но его опередил Гонтран.

— Наша скорость будет регулироваться, — это прекрасно, — проговорил граф. — Но остается еще вопрос о направлении: ведь если свет будет нашим двигателем, то вагон будет иметь возможность двигаться только по направлению к Солнцу, и ни в какую другую сторону.

— Совершенно верно, — подтвердил инженер. — Таким образом мы будем в состоянии посетить только те планеты, которые лежат между Землей и Солнцем, то есть Венеру и Меркурий, а Марс, Юпитер и все прочие планеты останутся для нас недостижимы.

— Кроме того, — прибавил Гонтран, желая щегольнуть своими астрономическими познаниями, — сколько времени продолжится наше путешествие? Ведь от Земли до Меркурия более двадцати миллионов миль, и чтобы перелететь это громадное расстояние, нужны целые месяцы, если не годы.

Подавленный возражениями, старый ученый не знал, что сказать в ответ, но его выручил Фаренгейт, до сих пор не промолвивший ни слова.

— By god! — воскликнул янки, — да чего же вы затрудняетесь, профессор? Стоит только выкрасить весь вагон снаружи этим веществом, и у нас получится обширная светочувствительная поверхность, благодаря которой скорость вагона значительно увеличится.

Михаил Васильевич поднял опущенную голову, взглянул на американца и, крепко пожав его руку, с чувством поблагодарил за дельный совет, после чего обратился к Гонтрану и его приятелю.

— Нет, мы не будем, граф, в дороге целые месяцы и годы, — сказа он, — нет, г-н Сломка, мы не будем двигаться только по направлению к Солнцу. Как советует сэр Джонатан, мы выкрасим весь свой вагон светочувствительным веществом и таким образом достигнем громадной скорости. Что касается направления, то, чтобы изменять его, мы приделаем к своему вагону широкую платформу, составленную из вращающихся пластинок, одна сторона которых будет покрыта этим веществом, а другая — нет. Заставляя эти пластинки вращаться, мы легко достигнем желаемого направления…

С этими словами старый ученый схватил бумагу и карандаш, быстро произвел вычисление и прибавил:

Наибольшая скорость, какой мы достигнем при этом, будет 20.000 метров в секунду, т. е. 18.000 миль в час… Следовательно, чтобы долетель до Меркурия, нам понадобится не более сорока суток.

Пораженные необычайной смелостью замысла профессора, оба приятеля ничего по отвечали.

— Вы еще сомневаетесь? — с улыбкой спросил их старый ученый. — Хорошо… вы убедитесь, когда увидите всё на деле.

Несмотря на свое предубеждение, Гонтран и Сломка, вместе с Фаренгейтом, горячо принялись