– Тем временем ты просто чувствовала себя виноватой за то, что влюбилась в другого… – Я вперяю гневный взгляд в ее дантиста. – И ты продолжаешь сваливать на меня всякое дерьмо. Потому что, если перестанешь, ты не будешь знать, куда девать свое чувство вины.

– Мне так жаль. – Ее слезы уже текут рекой. – Я не хотела тебя ранить.

– Ты выбрала неудачный способ это доказать, – говорю я, но уже не со злости. Внезапно у меня заканчивается гнев, как в машине заканчивается бензин. Тут она уверенно едет, и тут же начинает кашлять и останавливается.

– Между нами ничего не было, – подает голос Дэн. – Я хочу, чтобы ты знал, я не трогал…

– Оставь это, – бормочу я. – Вы оба трусы. Если бы вы признались, мы бы избежали стольких бед.

– Мне так жаль. Мне так жаль, – мямлит Кара.

Тут неожиданно открываются двустворчатые двери, которые я все это время охранял, и медсестра во врачебном костюме с мишками толкает вперед кресло-каталку с Либби.

– Мамочка! – кричит Либби. – Не плачь! У меня будет розовый гипс. Люди смогут писать на нем своими «Шарпи». У нас есть «Шарпи»? Что такое «Шарпи»?

Я наблюдаю за тем, как моя бывшая жена берет себя в руки каким-то неописуемо быстрым образом, как мамам иногда приходится. Она широко улыбается и прикладывает к щекам тыльную сторону ладони.

– Какой оттенок розового? – спрашивает она. – «Шарпи» – это маркер, и мы можем купить несколько таких по дороге домой!

– Им пришлось разрезать мне кофту! – восклицает Либби. – Я вела себя очень храбро.

– О, я думаю, ты самая храбрая, – говорит Кара, и по ее лицу текут уже новые потоки слез. – Можно я пойду с тобой, когда тебе будут накладывать гипс?

– Конечно, – говорит Либби. – Папа ходил со мной, но ему не разрешили остаться в том месте с лучами из-за радиаторов.

– Радиации, – подсказывает медсестра, пытаясь сохранить серьезное лицо. – Идемте за мной, миссис Эриксон.

– Я побуду с Джун, – говорю я.

Кара оборачивается кругом.

– Где она?

– С Хейли. К которой тебе следует быть добрее, – говорю я, хоть и понимаю, что выбрал неподходящее время. Но я наконец-то чувствую, что тоже что-то могу. У этой женщины была слишком сильная власть над мной, слишком долго.

– Мы закончим и найдем вас, – робко говорит Кара.

Медсестра, Либби и Кара снова исчезают за двустворчатой дверью, а я остаюсь с дантистом.

– Я только хочу сказать… – делает он еще одну попытку.

– Оставь это, – снова говорю я. – Мне нужно найти свою дочку и свою девушку.

Я ухожу, и меня не заботит, что подумают остальные. Я иду искать своих девочек.

Хейли

– Он реально лысый, – говорит Джун, показывая на последнего ребенка в ряду.

– Она, – говорю я. – Там написано, что это девочка. Как мы ее назовем? Твоя очередь придумывать.

– Хм-м, – задумчиво говорит Джун, а я слегка подвигаю ее, чтобы дать ноге передохнуть. Мне приходится держать ее на руках, чтобы ей было видно отделение новорожденных и мы могли играть дальше. – Дженни.

– Ты уже кого-то называла Дженни, – напоминаю я. – Ее. – Я указываю на ребенка в заднем ряду.

– Тогда пусть у нас будет две Дженни, – решает Джун. – У меня в школе две Эшли.

– Я тебя услышала. Но давай придумаем что-то другое. Она не похожа на Дженни.

– Нет? – Маленькие бровки Джун хмурятся от напряжения, когда она рассматривает ту крошку. – Ты права. Она не Дженни.

– Вот именно. Давай назовем ее Джордж, – предлагаю я.

– Что? – вскрикивает Джун в недоумении. – Это же имя для мальчика.

– Джорджия – имя для девочки.

– В Джорджии нет хоккейной команды, – говорит Джун с некоторым отвращением, и я начинаю хохотать. Иногда девочки Мэтта звучат как он, и это меня убивает. Каждый раз.

Кстати о Мэтте. Он появляется в коридоре с телефоном в руках. Я писала ему, что мы будем здесь, чтобы он не волновался. Теперь он идет к нам и улыбается, и я таю внутри. Не потому, что он красивый, хотя он и горячее преисподней. Но из-за того, как он на меня смотрит, – будто у нас есть какая-то общая шутка и только мы одни на всей Земле знаем, чем она заканчивается.

Он смотрит на меня так, будто любит.

Мне требуется нечеловеческое усилие, чтобы вспомнить, что, вообще-то, я замолчала посреди разговора с Джун.

– Как тебе Генриетта? – предлагаю я.

– Не-а. Слишком похоже на Генри.

– Анна Мари?

– Бе.

– Бизлбаб?

– Хейли! – хохочет она.

– Гепзиба? Зибиди?

– Дженмари, – пытается Джун.

– Это почти как Дженни.

– Слишком плохо, – говорит Джун, и я хрюкаю от смеха. – Папочка! – говорит она, замечая Мэтта. – Мы даем детям имена.

– Хорошо, – говорит он. – Вы назвали их всех Мэттами, правда?

– Нет. – Джун дрыгает ногой, от чего мне еще сложнее ее удерживать.

Мэтт подходит к дочке и поднимает ее без усилий.

– Они все должны быть Мэттами. Даже девочки.

– Папочка…

– Твое настоящее имя – Мэтт. Ты знала об этом? И твою сестру тоже так зовут. – Он обнимает меня второй рукой, продолжая дразнить дочку. – Мы просто зовем тебя Джун, чтобы не путаться.

Я опускаю голову на его плечо и улыбаюсь. Меня внезапно посещает мысль, пока я вслушиваюсь в его сочный мужской голос. Если бы у меня был ребенок, какое имя понравилось бы Мэтту? «Потише тут, – говорю я себе. – Сейчас не время для этого».

Даже близко не то время. Едем дальше.

– Как она? – спрашиваю я.

– Ей наложат розовый гипс, и ей нравится командовать людьми, – говорит он, целуя меня у виска. – Прости, что день заканчивается так пар… – Он не договаривает слово.

– Паршиво? – угадывает Джун.

Он бурчит.

– Джун…

Она невинно моргает.

– Что?

– Все нормально, – говорю я. Может быть, наш вечер получился не совсем таким, как мы рассчитывали. Но я странным образом счастлива и спокойна в последнее время. – Что думаешь по поводу имени Мэнди? – спрашиваю я Джун.

Она всматривается в ребенка через стекло.

– Я об этом подумаю, – обещает она после долгой паузы.

Мы стоим там и придумываем детям имена, и я хочу быть только здесь и сейчас.