когда думал, и он почти не видел и не чувствовал мили троп, крутые подъемы и бездорожные спуски, виды невозможных гор, золотые кратеры высоких равнин, группы пастухов и фермеров, движущихся по ландшафту.

Он почувствовал, как его сердце радостно забилось, когда он достиг знакомого пейзажа в десяти милях от своего дома и начал следить за признаками дичи, следами горных козлов и ньялы, отпечатками лап леопарда, отмечая их в своем сознании для следующего раза, когда он выйдет с винтовкой, чтобы обеспечить что-то дополнительное для пиршества. Возможно, политические проблемы Эфиопии все-таки обойдут их стороной.

Затем, когда тропа, ведущая к его дому, пересекалась с тропой, ведущей из Мекеля на юге в Адригат на севере, он остановился как вкопанный и позвал Маки присоединиться к нему.

Маки присвистнул сквозь зубы, разглядывая потертую песчаную почву. - Много людей, Мистер Райдер, и они направляются к нашему лагерю.”

Он указал на одну отметину своей тростью, и дерево сверкнуло на солнце. Райдер посмотрел туда, куда он показывал. Это был отпечаток копыта, по которому ходили многие босоногие люди, но это определенно был отпечаток копыта лошади, а не мула или осла. Очень немногие мужчины могли позволить себе ездить верхом в горах. Мулы и ослы были гораздо увереннее на скачущих и ныряющих тропах. Только принцы и короли ездили верхом. Райдер почувствовал, как его кожу покалывает, а во рту пересохло.

- Это не бандиты. Большой человек. Очень большой человек, - сказал Маки тихим и серьезным голосом.

“Как давно это было?- Спросил Райдер.

- Один день, и они идут только в сторону лагеря. Никто не возвращается. Кем бы они ни были, они все еще там.- Маки снова повернулся к нему, и его слова прозвучали быстро и настойчиво. В лагере у него тоже были жена и дети.

- Позвольте мне продолжить, Мистер Райдер. Клянусь Марией и Святым Георгием, я только посмотрю, а потом вернусь. Неважно, что я увижу.”

Райдер ничего не ответил, только еще быстрее зашагал вверх по тропе к склону холма. Маки решил, что молчание означает согласие. Он бросил свою трость Гериэлю, который поймал ее в воздухе, и побежал впереди них грациозным, плавным шагом прирожденного бегуна. Он был скоро вне поля зрения.

Райдер и остальные молча последовали за ним. Они увидели огни, когда достигли вершины следующего долгого постепенного подъема. Когда Райдер заметил дым, его воображение наполнилось ужасами: Шафран мертва, лагерь разрушен. Он представил себе маленького Леона, лежащего лицом вниз в реке, Эмбер, выпотрошенную, как бандит в ущелье. Он и сам уже собирался броситься бежать, но тут они услышали, что кто-то приближается. Это был Маки. Он побежал вверх по склону холма к ним, и когда он подошел ближе, Райдер попытался прочесть выражение его лица. Он стиснул зубы, чтобы не закричать, требуя немедленных новостей.

Маки добрался до них, тяжело дыша после подъема, согнувшись и глубоко дыша. Он протянул руку и положил ее на плечо Райдера.

“Все в порядке, мистер Райдер. Все хорошо! Они готовят пищу на костре. Но пришел сам Менелик, новый император. У него есть пятьдесят воинов, разбивших лагерь на склоне холма, и еще больше слуг с ними. Сам он сейчас в деревне со своей охраной. Но зачем он пришел?”

Райдер медленно выдохнул, как будто тоже бежал по узким каменистым тропам, и вспомнил тот момент, когда он сидел на пароходе, размышляя о том, каким будет наказание за успех в шахте.

“Я думаю, он уже слышал о нашем серебре.”

•••

Райдер переоделся, прежде чем идти дальше. Не то чтобы его одежда была особенно чистой, но он решил, что будет разумно не появляться в лагере с кровью, все еще пятнающей его рубашку. Тадессе, Маки и Гериэль тоже умылись в небольшом прозрачном ручье, который стекал в долину. Пока Райдер смывал кровь с рук, поблескивая на мелководье, он пытался вспомнить все, что слышал о Менелике. Он правил Шоа уже много лет и открыл свою территорию для торговцев раньше, чем кто-либо другой из местных правителей Абиссинии. Итальянцы в Массовахе говорили о нем как о политике, но делали это с той легкой улыбкой, с какой родители говорят о не по годам развитом ребенке. Он договорился с французами о каком-то соглашении в Джибути, и несколько русских отправились из самого сердца своей огромной империи, чтобы выразить им свое почтение.

Райдер позволил солнцу высушить кожу и уставился в бледно-бирюзовое небо. Если бы у народа Эфиопии был выбор между молодым, неопытным сыном императора Иоанна Расом Менгеша и этим старшим человеком, проверенным правителем, они, естественно, выбрали бы Менелика, что бы там ни говорил Рас Алула. Возможно, Райдер даже согласится с ними.

Тадессе принес ему рубашку из рюкзака. Она была немного потерта от долгого мытья, но не запачкана кровью.

Вот и все, что я знаю о Менелике, подумал Райдер. Но что знает обо мне Менелик? Алула сказал, что он ведет переговоры с итальянцами в Учале. Неужели итальянцы рассказали ему о шахте Кортни? Возможно, он пришел сюда только из любопытства, но это был долгий путь, чтобы прийти сюда из праздной прихоти, и Райдер не думал, что Менелик был из тех людей, которые делают что-то праздно.

•••

Вскоре их заметили люди, стоявшие лагерем на гребне холма, и Райдер обнаружил, что обменивается приветствиями с одним из помощников Менелика. Лейтенант привел с собой араба, когда шел по тропе к Райдеру, но как только понял, что переводчик ему не нужен, отпустил его взмахом руки. И Райдер, и лейтенант обращались друг к другу с подчеркнутой официальностью.

Райдер заметил, что люди Менелика держались с большим достоинством, и каждый из них носил украшения—кожаные и серебряные повязки, меховые воротники и короткие шерстяные плащи—чтобы продемонстрировать свой статус, но не видел никаких признаков излишней показухи. В них была какая-то спокойная уверенность, которую Райдер признавал и уважал.

Как только первый обмен репликами закончился, лейтенант с легким поклоном предложил Райдеру сопровождать его в лагерь. Предложение было сделано из вежливости, но было очевидно, что это не то предложение, от которого можно отказаться, поэтому Райдер обнаружил, что его ведут, как гостя, в его собственный дом.

Райдер наблюдал за этой сценой, пока шел по тропинке к дну долины. Посередине центральной площади лагеря, между церковью и кострищем, были установлены стул