Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Правовой статус свободных исландских женщин во многом не отличался от статуса мужчин. Женщины в значительной мере сами распоряжались своей судьбой и, в частности, имели право владеть собственностью, включая землю, лично, независимо от мужчин. Если главой хозяйства являлась женщина, ей полагалось платить десятину «так же, как это должны делать мужчины».[313] Как и мужчин, женщин можно было объявлять вне закона за нанесение ран или убийство[314], а некоторые женщины, возможно, служили священницами в дохристианский период.[315]
Влияние женщин в целом ряде сфер исландского общества было весьма серьезным, но в одном они не обладали полным равноправием с мужчинами — женщины были исключены из публичной политической жизни. Женщины не имели права вести в суде тяжбу ни об убийствах, ни о материальном ущербе и поэтому не могли официально выступать представителями. В «Сером гусе» ничего не сказано о том, разрешалось ли женщинам выступать публично на тингах, но из общего тона книги можно заключить, что и такого права они не имели. Конечно, женщины присутствовали на тингах, но лишь как сторонние наблюдатели: они не могли быть членами коллегий, заслушивавших свидетельские показания (дисл. kviðr), и, вероятнее всего, не могли выступать в суде как свидетели.[316] В положениях о назначении судей также упоминаются только мужчины.[317] Женщина имела право получить в наследство годорд, однако сама не могла исполнять обязанности годи и должна была назначить мужчину, который бы отправлял их от ее имени.[318]
Несмотря на все это, исландские женщины играли большую роль в ходе распри, пользуясь внеправовыми аспектами института представительства. Женщины зачастую определяли, сложится ли консенсус по тому или иному поводу, и тем самым влияли на отношения между семьями и исход распри. Саги весьма подробно рисуют частную жизнь, благодаря чему мы можем видеть всю палитру факторов, определявших поступки людей в рамках общественных отношений; среди прочего саги показывают нам, какими способами женщины могли чужими руками совершать различные действия, которые в одних случаях распаляли распрю и предотвращали замирения, в других же, напротив, обеспечивали согласие и мир.[319] Из саг следует, что своих целей женщины добивались подстрекательством или публичным унижением родственников-мужчин, таким образом заставляя последних переходить от слов к действиям.
А Болли поехал домой, в Горячие источники. Гудрун вышла ему навстречу и спросила, какое теперь время дня. Болли сказал, около полудня. Гудрун сказала:
— Что ж, в это утро каждый занимался своим делом: я напряла пряжи на двенадцать локтей сукна, а ты убил Кьяртана.
Исландские женщины не могли выступать в суде, но это не мешало им самым серьезным образом влиять на судьбы своих семей. В «Саге о Ньяле» приводится знаменитая пословица «жестоки замыслы женщин»[320], и в сагах мы регулярно видим, как женщины настойчиво требуют от мужчин кровной мести и ничего другого. Требовать, однако, не означает получить, и своевольные женщины вроде Хильдигунн из «Саги о Ньяле» сталкивались с тем, что мужчины далеко не всегда принимались за дело. Исландские законы разрешали мстить[321], но исландские мужчины зачастую выбирали не кровную месть, а виру, даже за самых близких родичей. Здесь можно видеть гендерные различия. Исландские саги последовательно демонстрируют, что в вопросах чести и мести у мужчин и женщин были разные цели и разные мнения. Женщины не могли участвовать в правовых действиях и разрешать тяжбы, но зато могли разжигать ненависть, а без ненависти — какая же распря? Лишь изредка мы видим, как женщины стараются остановить своих мужчин, — саговый рассказ по условию движется вперед вместе с развитием конфликта, поэтому саги уделяют большее внимание тому, что усложняет и разжигает конфликт, и, в частности, тем женщинам, которые противостоят замирению и требуют кровной мести.
На примере «Саги о людях из долины Лососьей реки» хорошо видно, сколь несходно отношение к распре у мужа и жены. Так, Торгерд дочь Эгиля сына Грима Лысого и Олав Павлин сын Хёскульда, узнав о смерти своего сына Кьяртана, павшего от руки собственного двоюродного брата Болли, который воспитывался вместе с ним, ведут себя по-разному.[322] Торгерд настроена решительно и требует кровной мести, но Олав не согласен. Здесь очень важны тонкие различия в положении, с одной стороны, Торгерд и, с другой стороны, Олава и его сыновей. Им убийца, Болли, сын единокровного брата Олава, приходится кровным родичем, а Торгерд — лишь свойственником. Торгерд вынуждена приложить немало усилий, чтобы добиться своего от мужчин, каковой факт отражает сложность функционирования связей разной природы и разницу в рычагах влияния, доступных мужчинам и женщинам.